Черная Кобылица с благодарностью посмотрела на меня. Глупая женщина, даже она догадалась, что я все понял. Надо будет уточнить, зачем она взяла одеяние у Зуба Оленя и чуть тем самым не погубила парня. Кажется, ее собственная одежда была еще мокрой, когда Черная Кобылица, выходя из леса, завязывала веревки. Постирала свои шкуры в одеянии Зуба Оленя – до нашей хижины лень было идти переодеться. И решила воспользоваться моментом, пока с неба падают камни. Хотя ей я никогда не говорил, что не верю в Великого Духа – она догадалась и не боялась второго солнца. Конечно же, она нарочно взяла дубину Серого Лиса – на всякий случай. Понимала, что я могу не поверить в смерть Сына Зубра от небесного камня. Но неужели она рассчитывала, что Зуб Оленя победит в состязании Хитрого Филина? Коварная глупая женщина, неужели она рассчитывала убить и ту скалу из мяса и костей?

В конце концов, очень жалко Сына Зубра – славный был охотник. Но, получается, его смерть не была напрасной. Мы избавились от опасных врагов и раскола в племени – теперь оно забудет про тягу к людоедству, распаленную Серым Лисом. А вождем станет наш сын. Он знал, кто взял его одежду, но не выдал мать – хотя в его возрасте своих уже не принято признавать… Пора, пора изменить этот обычай. Небесный камень мне в помощь, надо только правильно растолковать по его расплавам послание Великого Духа…

Артур с опаской смотрел на жандармского корнета Смыслова – не начнет ли тот сгоряча лупцевать четверку ссыльных? Молодой офицер не производил впечатление уравновешенного человека, хотя руки пока не распускал. Рядовые жандармы, подметил Артур, в дороге тайком посмеивались над педантичным вечно хмурым корнетом и с удовольствием смаковали темную историю с дуэлью из-за какой-то крестьянки – так гвардеец оказался в жандармерии. Теперь они безмолвно злорадствовали, подмигивая другу.

– Доктора бы… – задумчиво произнес Смыслов, глядя на безжизненное тело, застывшее на лавке у окна избы.

– Вашбродь, на сто верст вокруг дохтуров нету, – лениво откликнулся здоровяк ефрейтор Шилин, расправляя густые усы пшеничного цвета. – Пока найдем, покойный сопреет. Преставился раб божий Максим Дубовский – значит, на то господня воля. Таперича батюшка нужон, вашбродь.

– Отставить пререкания! – рявкнул корнет. – Шилин, Мыльников, марш в деревню! Из-под земли достать медика! Петренко, Одинцов – никого не подпускать к избе!

– Секундочку, Михаил Нилыч! – степенно обратился к Смыслову Лев Шульц, доставая бумажник и снисходительно поглядывая на щуплого жандармского офицера с высоты своего почти саженного роста. – Соблаговолите выдать господину Шилину сии купюры-с – для организации похорон товарища Дубовского.

Корнет поколебался, но деньги принял и передал усатому ефрейтору. Артур ухмыльнулся шпильке меньшевика: скудных казенных кормовых и прогонных средств, выделенных на этапирование ссыльных, вечно не хватало. А тут еще непредвиденные расходы…

Артур вздохнул и повернулся к покойному. На шее и на носу трупа темнели небольшие пятна, а корнет внимательно их разглядывал. Потом осмотрел ладони усопшего, тоже слегка испачканные золой.

– Как будто душил себя… – задумчиво произнес жандарм. – Как та унтер-офицерская вдова, что себя высекла. Неужели никто ничего не слышал?

– Спали как убитые-с, – вежливо пояснил Шульц. – Устали, выпили немного-с.

– Наслышан о вашей усталости, – зло сказал корнет. – Горланили тут: «Ко славе страстию дыша, в стране суровой и угрюмой…», «Шилка и Нерчинск не страшны теперь, горная стража меня не поймала…» Бежать не так просто, как в песне!