Здесь его встретили куда любезней, и предложений последовало ему множество. Две крепкие и весьма фигуристые немки присели возле стола, сделав книксен какой-то уж очень затяжной и с таким низким поклоном, что это был уж вовсе не книксен, а целый реверанс. Однако целью сих див была демонстрация своих пышных прелестей, что вполне оправдывало средства, потому что демонстрировать было что, и на минуту Алексей Васильич забыл свои горести.

Потом после не известно уж какой рюмки хорошего рейнвейну, тискал он обеих немочек и засовывал золотые им прямо за корсет. Немочки кокетливо тупились и каждый раз говорили «битте», а потом уж лопотали на своем немецком, коему Погожев был выучен плохо, и оттого немочек еле понимал. Но что ему было до того. Какая разница чего они там стрекочут. Гораздо действеннее было для него одно слово, произнесенное по-русски.

– О, Полетаев! – Вскричал некто из глубины трактира и поднялся навстречу молодому князю, только что вошедшему с мороза.

Алексей Васильич поднял на него глаза и долго всматривался, почему-то ему казалось, что князь Полетаев должен был быть непременно с сестрой. И Варенька вроде бы и правда улыбнулась ему из-за плеча брата. Но потом он понял, что то была не Варенька, а трактирщица, и как только мог спутать! Да и что может делать молодая княжна в трактире? Глупость какая-то. Тьфу!

Постучал кулаком по столу. Потребовал, чтобы Гретхен или Амалия принесли ему еще вина. Одна из них встала – Гретхен или Амалия он и знать не знал. Но вроде бы Гретхен потоньше в талии, а Амалия покряжистее и вся в веснушках. Впрочем, может и наоборот. А как определить какова та, что ушла за вином, коли она ушла, ее уж и не спросишь, Гретхен она или Амалия. Погожев медленно повернулся к фройляйн, что осталась с ним за столом и теперь водила пальчиком по его ляжке, обтянутой бархатными штанами, и томно взирала то на него, то куда-то на угол поставца с расписными тарелками.

Алексею Васильичу очень хотелось спросить, Гретхен она или Амалия, но толи от томного взора, толи от шаловливого пальчика по его спине пошли мурашки и в паху произошло некое изменение. Гретхен или Амалия узрев сие, крепко схватила его за запястье и потащила куда-то, и, он точно помнил, что пошел за ней, но по пути взглядом наткнулся на князя Полетаева, который ужинал в дружеском кругу – без всяких там девок. Полетаев, как назло посмотрел прямо на графа и в чертах его граф увидел что-то знакомое до боли, что-то Варенькино, и оттолкнув Гретхен или Амалию, повернул к двери.

Впрочем, это ему казалось, что он пошел. На самом деле, Полетаев и его сотрапезники почти выволокли графа за дверь, нашли для него извозчика и даже заплатили за перевозку насмерть пьяного Погожева в родное гнездо. Но этого ничего Погожев уже не осознавал. Даже наутро, перебирая в мыслях подробности событий предыдущего дня, он мало что мог припомнить о своей попойке. Только иной раз всплывали в его памяти глаза князя Полетаева, так похожие на Варенькины и граф понимал, что что-то с ним такое связано, но вот что…

Чему и удивляться, в голове у графа царил такой сумбур, что и не мудрено. То ему мнился внимательный лучистый и величественно холодный взор самой императрицы, которая оторвалась от разговоров с Потемкиным и смотрела на него все то время, пока он проделывал путь от дверей парадной залы до ее возвышения. То он вспоминал сверлящий взгляд Циклопа. То вдруг переключался мыслями на придворных, что вежливо раскланивались с ним и даже улыбались, но все издалека, как будто он был чумной. Смотри, уж похоронили! А давно ли личики делали заискивающие и кланялись низко, ниже даже чем Гретхен с Амалией. Ну до чего ж лживые морды! Тьфу. Показать бы им. Вот, чтобы все они увидели, от кого нос воротят! Ведь, если разобраться, то две трети из них новорощенные аристократы – ни породы , ни особых достоинств. Он-то не в пример этим выскочкам, исконный боярин. Погожев!