– Я весь внимание, великолепная княгиня, но должен упредить, Варвару Дмитриевну уж Анна Степановна желает видеть с отчетом о поручении. Так меня за ней нарочно послали, чтобы ехала во дворец.

– И даже не пообедает! Вот беда! Ну что ж, поди, дитя мое неразумное, – вздохнула княгиня. – Дай всеже поцелую тебя на прощанье. Да гляди, ходи по половице, иначе придется запереть тебя в деревне.

На этот раз Варенька была и рада уйти из дому, где все теперь были настроены нехорошо. И еще ей надо было обдумать все услышанное от братца, ведь после его откровений, она, и вправду, стала видеть все как бы в совершенно ином свете. Потому Варенька быстро подхватила шубку и прыгнула в экипаж. До Зимнего было всего ничего, но мороз так усилился, что и за те минуты что ехали, княжна успела замерзнуть. Или это дрожь бьет ее совсем по другой причине, так Варвара и не поняла.

Протасова уж ее дожидалась. Вареньке велели тотчас пройти к камерюгфере в комнату.

– Привезла ли? – сразу вопросила та.

Тут Варенька поведала всю историю своей поездки к ювелиру, исключая лишь разговоры с графом о предполагаемом подарке ее величеству. Однако ту подробность, что Погожев без колебаний отдал камень из своей коллекции для восстановления броши ее величества, не упустила, но лишь потому, что обойти ее не было никакой возможности. Анна Степановна изумилась.

– Смотри пожалуйста. Ты никому пока о том не рассказывай, поняла?

Варенька сразу кивнула. Теперь-то уж точно никому ничего и никогда, – подумала она. Однако поспешность Вареньки побудила Протасову более внимательно к ней присмотреться. Варвара постаралась сделать непроницаемое лицо.

– То-то же, – кивнула камерюгфера, – побудь тут пока, а я к государыне.

Оставшись одна в покоях Анны Степановны, Варенька осмотрелась по сторонам. Камер-юнгфера жила куда вольготнее, чем простые фрейлины. Большая кровать с балдахином, дорогой шкаф для платьев, ковер на полу, часы над поставцом, печка в голландских изразцах и красивые вещицы на камине, на столике перед зеркалом, возле кровати. У других фрейлин такой роскоши не было. Узкая девичья кровать частенько бывала уж далеко не новой и даже хромоногой, платья висели за ширмочкой, кувшин и тазик для умывания улыбались щербинами.

Варенька с удовольствием прошлась по уютным богатым комнатам, потрогала дорогие бархатные портьеры в будуаре, провела рукой по полированным бокам круглого игорного столика на толстой монументальной ножке, похожей на лапу индийского слона, одетую в резные деревянные кружева. Должно быть, Анна Степановна часто собирала у себя близких товарок, иначе для чего таковой столик тут нужен. Впрочем, может это были кавалеры. Вареньке о даме этой было известно многое такое, что никак не вязалось с ее внешностью. Говорили, что прежде, чем удостоиться попасть в случай, многие претенденты в аманты государыни экзаменовались именно этой дамой. При мысли сей Варенька невольно посмотрела на роскошную постель. Но ничего такого представить себе не смогла. Ей только сызнова вспомнился граф Погожев, и она опять покраснела.

Тут же хотела она отвести глаза и отогнать стыдные картины, но ее внимание привлек какой-то цветной ворох, горкой высившийся на голубом атласном покрывале. Варенька несмело подошла, подозревая, что в комнате может быть есть еще кто-нибудь одушевленный, но в неверном свете свечей разглядела всего лишь впопыхах сброшенный мужской костюм – камзол и панталоны красного бархата винного оттенка и тончайшее белье. Из-под белой батистовой сорочки высовывался мужской парик пепельного цвета, так густо сдобренный пудрой, что большие ошметки оной неаккуратно осели на ярком бархате камзола и припорошили изысканный узор покрывала.