Петал торопилась. Колесницы огня и воды, заклинания естества и морока, использование природных сил и таинственных артефактов – могущественная круговерть таинств – проносилась перед взором Бласта, освещаемая призрачным ночным светилом. Порой он доводил Петал до отчаянья, путая наиважнейшие явления. Он называл это «отрыжкой от переедания». Она тревожилась.

– Бласт, пойми, подобная ошибка может стоить тебе жизни!

Конечно, следовало учитывать, что для информации существуют пределы вместимости. Но ей хотелось застраховать мужа от всех, абсолютно всех случайностей и опасностей.

А остатками тревожных весенних ночей Бласту снились странные сны. Перенаселённая мыслями голова отказывалась отдыхать. Он будто взял за правило проживать день сначала в дневной яви, а потом во сне. Прожитые события ветвились стеблями повилики, извиваясь и сплетаясь немыслимыми узорами, энергично запуская ростки и в будущее.

А вместе со способностью предвидеть события (они стали сбываться после складывания в голове Бласта) у него даже появилась возможность влиять на некоторые из них.

Однажды вечером, когда они с Петал, убаюкав сына, перепоручили его Иде, на пороге дома появилась молодая женщина с измученным, заплаканным лицом. За её спиной стояла толстая старуха с корзинкой, накрытой чем-то белым.

Бласт, приняв их за странниц, уже хотел уточнить, в чём, кроме ночлега, они нуждаются, как в памяти вспыхнули картины детской беготни, и свадьбы отца, и назойливый женский взгляд, преследующий его.

Это ведь жена отца, его молодая мачеха! Бласт настолько не ожидал увидеть её, настолько была она явлением из другой жизни, что с трудом вспомнил имя – Лия.

Сердце его заколотилось.

– Что случилось? Что? Что с отцом?

Вопрос будто подкосил гостью. Долго сдерживаемые слёзы полились тёплым потоком. Петал бросилась к ней, отстранив растерянного мужа.

Он уже всё знал. Ему не надо было рассказывать. Он видел то, что произошло. Ему только надо было уточнить.

– Это было три дня тому назад?

– Да, – Лия не могла говорить из-за судорожных рыданий.

– Это младший брат отца убил его?

– Да! Это было ужасно! Откуда ты знаешь? Кто-то прибыл сюда раньше нас? Но этого не может быть!

…Запах прогретых жарким солнцем досок, смолы. Плотник, любующийся новой мачтой, установленной на старом паруснике.

…И треск!!!

С креплений в соседнем доке сорвался недостроенный корпус будущего судна, ещё без руля. И со всего маху протаранил старую свежепросмоленную, приготовленную к плаванью посудину.

Прозрачны и безмятежны воды Адриатики.

Только две дощечки остались в протянутой руке…

В это время корзинка на коленях вытирающей слёзы толстухи пискнула. Петал, давно подозрительно косящаяся на неё, откинула покров и всплеснула руками: двое новорождённых младенцев, разлепив ротики, готовились закричать.

Старуха, подхватив крошечные свёртки, поднесла к груди своей хозяйки. Младенцы с готовностью принялись было чмокать, но снова залились удвоенным криком: от пережитого у Лии пропало молоко.

Петал решительно взяла их на руки и приложила к своей груди. Лия с облегчением вздохнула. Потом медленно соскользнула с лавки, встав на колени перед Петал. Бласт бросился к ней, думая, что бедняжка упала. Но она взмолилась, глядя в глаза Петал.

– Выкорми моих сирот, сжалься! Убийцы идут по моему следу, мне нужно скрыться! Но куда мне деть детей! Они пропадут без молока! Я тебе оставлю свою няньку в помощь! Не откажи, умоляю!

Старая нянька, глядя на свою госпожу, начала подвывать от сочувствия.

Наутро Лия покинула их дом, оставив детей и старуху няньку.

Близнецы, будто почувствовав, что не только отец, но и мать покинула их, реванули вдвоём так, что Бласт занервничал. Потому что их собственный сын тоже раскричался за компанию. Петал старалась по очереди накормить всех троих, но одному, самому терпеливому, всё равно выпадало ожидание своей очереди. Бласт ужаснулся, что обрёк свою жену на такие переживания. Но Петал улыбнулась.