– Грегори, Вы смотрите на меня с таким выражением, словно впервые видите. Ханна Лето была единственным из прислуги человеком, которому было позволено обращаться к маркизу по имени. Впрочем, это не Грегори, а она сама себе это позволила, просто не изменив ничего из прошлого, с которым Хокстоун так усердно старался не иметь ничего общего. Когда Грегори, в достаточно юном возрасте, принял решение жить отдельно от деда, она надеялась, что он позовет ее с собой в имение Лимерик, но оперившийся воспитанник не позвал. Она понимала почему. На протяжении нескольких лет после той трагической ночи в Уотерфорде, женщина надеялась, что состояние, в котором прибывает юный маркиз только временное, что его мозг просто выбрал не очень удачную тактику самозащиты, но, увы. Скорлупа отчужденности, которой покрыл себя мальчик, становилась только толще и крепче со временем. Отгородив себя от всего ужасного, что произошло в его детстве, от ранивших его людей, он параллельно отгородился и от всех остальных. И сколько женщина не пыталась пробиться к его сердцу, у нее ничего не вышло. Она просто принадлежала к тому прошлому, которое услужливая память мальчика уничтожила. Ханна осталась в имении герцога.

– Прошу прощения, миссис Лето. Как его светлость? – Грег, прекрасно понимая, что с «его светлостью» все в полном порядке спросил для банального поддержания разговора.

– Со мной все в порядке, – проскрипел из своего кресла, видимо давно молчавший герцог, и, прокашлявшись, добавил. – Что-то я не замечал в тебе огромного желания скорей занять мое место.

Ханна, красноречиво закатив глаза, толкнула створку дверей, и вошла. Грегори вошел вслед за ней. Дед не обернулся, только трость в его руках замерла.

– Грегори, Ваш дед сегодня не завтракал, не обедал и не ужинал, – грозно сообщила Ханна, специально растягивая слова, ожидая реакции Филиппа.

Маркиз же тем временем отметил, что фамильярность Ханны теперь уже распространилась и на деда. Никто и никогда не мог бы позволить себе такого обращения к герцогу Уотерфорду, а она могла. Дед промолчал. Удивленный немало этим фактом, Грег решил, что сегодняшние странности, видимо, относятся не только к нему.

– Распорядитесь, чтобы подали ужин, миссис Лето, – он прошел вглубь комнаты, – не знаю, как герцог, а я от еды не откажусь, – после неудачного визита в Мэдлоу, он действительно был голоден.

Ханна, удовлетворенно выдохнув, покинула комнату.

– С тех пор, как ты приказал ей остаться здесь, у меня не раз создавалось впечатление, что ты это сделал нарочно, чтобы поскорее доконать меня, – почувствовав на себе недоуменный взгляд внука, он добавил, – с тех самых пор она принялась за мое воспитание. Знаешь, она относится к тем женщинам, которым непременно нужно кого-то опекать, и, самое главное, что этот кто-то совершенно не обязательно должен давать на это свое согласие.

– Я не приказывал ей оставаться здесь, – только и сказал Грег, несмотря на то, что в голове его совершенно неожиданно возникло лицо женщины, которое он даже не сразу узнал, женщины, которая не относилась к таким, как Ханна. Его матери, которую гувернантка практически заменила. Грегори рванулся к камину и протянул руки – совершенно не оправданный августовским вечером порыв.

Филипп удивленно посмотрел на внука.

– Замерз?

Но Грегори не слышал его. В его глазах полыхали языки совсем другого пламени, пламени сожравшего его детство. Мужчина, резко отпрянув от камина, круто развернувшись, направился к дверям.

– Ты собрался в зал, Грегори? Сомневаюсь, что моя прислуга настолько расторопна, чтобы уже накрыть, – вслед ему, недоуменно нахмурив седые брови, проскрипел герцог.