Медербек принял все мужественно, как мог, как умел в свои 14 лет…и решил бежать. Бежать подальше, из страны вместе с сестренкой, иначе детдом. Он не хотел в детдом. Мама часто рассказывала, как ей там было тяжело и плохо.

Мать убита, изверг отец арестован.

Дети одни отправилась в соседний Казахстан. Теперь Медербек был старший в их семье. Он принял такое решение.

Сестренке только что исполнилось 12 лет. Она все понимала, она любила и слушалась уже только его, своего старшего брата и кормильца.

– Найза, мы обязательно вернемся к маме на могилу, сейчас окрепнем немного, на ноги встанем и вернемся. Что бы почтить ее память.

– А папа, Медербек, что с ним, он больше нас не будет бить?

– Не будет, у нас нет больше папы…

У них не осталось даже фотографии их матери…только томик стихов Есенина, которые Гузель забрала с собой, при побеге от мужа-тирана. Этот томик стихов пах руками его мамы. Он его не просто читал. Он его впитывал всей подкоркой своей души и своих внутренностей, чтобы хоть как то запомнить запах матери…он не учил стихи наизусть специально, он как будто разговаривал с убитой, но все еще живой для него мамой…

В Казахстане, около Алматы, они сняли летний домик недалеко от рынка. Медербек устроился на рынок рубщиком мяса, по крайней мере, еда была всегда, чтобы не умереть с голоду – хватало.

Вот только холодно было, щитовой дом не мог согреть промерзающие стены, а печного отопления в доме не было… На другое жилье денег просто не хватало….

Да еще милиция….На рынке к Медербеку подошел местный участковый.

– Кто ты, откуда, документы есть?

У них с сестрой были только свидетельства о рождении еще советского периода…

– Либо плати, либо уходи,– сказал участковый…,– каждые две недели будешь платить…

Деваться некуда. Нужно было выживать…

Однажды под утро, придя после работы в домик, Медербек обнаружил сестру мертвой…Она замерзла, от холода… И вновь он хоронил самого близкого и родного человечка, последнего остававшегося у него…

Теперь он совсем один в свои 15 лет отроду…

Похоронив сестру и договорившись с водителями КАМАЗов, дальнобойщиками, заплатив им последние скопленные деньги, он двинулся дальше, куда глаза глядят.

Денег хватило до Новосибирска…

Книгу Медербек почти не выпускал из рук, хотя она уже не пахла мамой, она была уже грязной и затертой, части страниц уже не было, да ему это и не мешало…Он знал все, что там написано, до последней запятой…И теперь, стоя на морозе перед майором, испугавшись, что здоровый русский мужик, как когда то отец, снова начнет его бить…Он просто увидел в черном, зимнем небе, светлое лицо своей мамы…

Медербек не читал майору стихи Есенина…Он разговаривал с мамой…

Майор стоял молча, слушая рассказ пацана…Это была плохая примета, об этом знал весь отряд, если Гинев молчит, значит скоро будет гром…

– Карпович, ко мне, – тихо, как бы из подбородка сказал майор.

Молодой сержант подбежал к офицеру.

– Метнулся пулей, принес сюда плову и чаю горячего и побольше.

– Кузьмин, тащи сюда лидера диаспоры и кого-нибудь из администрации…

– Кривко, – также почти не заметно произнес майор, обращаясь к самому щуплому ОМОНовцу.

– Я, товарищ майор.

– Дай сюда свою куртку, а сам иди в автобус грейся.

Боец снял с себя форменное обмундирование и передал командиру. Гинев не спеша одел куртку на Медербека…

Когда все приглашенные были доставлены бойцами ОМОН, майор продолжил свой монолог.

– Значит так, – Гинев говорил все так же тихо, почти шёпотом, но этот шёпот был громче львиного рыка в пустой саванне, когда не просто его соплеменники или добыча прижимали уши, когда даже трава опускалась к земле после того как царь зверей издавал свой рык, – Есенин работает здесь и никому не платит, не платит никому и ни за что, ни администрации, ни диаспоре, ни «крыше»…теперь я его крыша…это еще не все… Если с головы Есенина упадет хоть одна волосинка, если на его лице появится хоть одна слезинка, я вернусь сюда и лично выебу весь ваш кишлак…душманы, вы меня услышали?