Желание закрыть глаза и вновь отдаться созерцанию снов, боролось с желанием встать, размяться и, особенно, отойти до кустов. А уж отобедать во время завтрака, было бы совсем недурно, как и побегать вокруг для разминки.

Глаза я все-таки закрыл, но вот уснуть уже не получилось. Мускулы тела так и просили напряженной работы. В голове начинали мелькать картинки какой-то особой гимнастики. Мне так и хотелось соскочить и начать разминку: притоптывать, выгибаться и приплясывать. Хотелось наколоть дров и принести воды. Хотелось взяться за работу, да так, чтоб руки после нее покрылись саднящими мозолями. Первый раз на моей жизни такое чудо!

Желание действия было столь сильно, что если бы не четкий уверенный голос внутри меня, говорящий мне об осторожности, я бы уже носился по поляне, изображая, например самолет. И лишь та самая маниакальная осторожность, что совсем недавно завелась внутри меня, не давала мне сорваться и пуститься в эдакую гипер-зарядку.

Потихоньку и помаленьку жажда размяться таяла под ударами новоявленной осторожности. Вдобавок к этому немало способствовала моя врожденная лень, умело рассеивая всякие побуждения тела. Поэтому я начинал успокаиваться и вскоре дошел до того что стал опять засыпать. Но меня и это не устраивало.

Ведь моя осторожность (честное слово, понять не мог чего это я стал такой опасливый) говорила мне, тихо так нашептывая, что если я усну, то могу и не проснуться. Недоумение на счет того, что сейчас-то ведь я проснулся, отметались одним словом: повезло! Ну, а уж если повезло, так не упусти.

Ладно, встаю! Я протер глаза и зевнул. Отметил, что проснулся я один. Гальтен и Уль, завернутые в свои плащи, спали около прогоревшего костра. Ухмыляясь своей маниакальной осторожности, еще раз громко зевнул и усердно заморгал глазами. Потом осмотрелся по сторонам, разглядывая необычный лесок.

Утро оказалось довольно холодным, потому все вокруг было покрыто росой. В том числе и я сам.

На нашей поляне стоял редкий туман. Он как будто не хотел мириться с восходом солнца и до последней капли решил утопить в себе лес.

Темные деревья по краю поляны, застыли в ожидании света и тепла от солнца. Знакомая картина. Мне сразу вспомнились походы на раннюю утреннюю рыбалку. Когда я еще был маленький; по сырой траве, в резиновых сапогах. Высокая и влажная трава оставляет мокрые следы на коленях. И удивленно смотрящие по сторонам глаза. Леса, поля: все то, чего нет в городе. Деревянные удочки за плечом и дождевые черви, выкопанные вечером в навозной куче на участке, покоятся в старой банке из-под кофе. А банка в свою очередь лежит в пакете вместе с крючками, леской, грузилами и тому подобными вещами. Все это создавало ощущение покорения и обладания ключом к девственности этого первозданного мира. Эх, как давно это было!

Можно долго так лежать и мерзнуть, но я решил, что лучше встать и согреться. Пока мои новые знакомые, не предприняли еще чего-нибудь. В смысле, пока Ульгаэль не придумал новое развлечение для меня.

Тело у меня затекло от долгого и неудобного лежания на земле. И, в конце концов, понимая, что сон ушел безвозвратно, именно туда, куда я его и посылал, я встал и, потягиваясь на ходу, дошел до ближайших кустов. Сделав дело, я вернулся к фургону и, осмотревшись, решил побегать на месте, дабы согреться и размять затекшие за ночь мускулы.

Когда я полностью согрелся и прогнал сонливость, наклонился к земле чтобы поднять плащ, на который пару раз случайно наступил, когда разминался. Моя порванная рубашка попала в поле зрения, и я вдруг вспомнил про свой больной бок.