На старом кабане, который согласится впоследствии носить имя Сим, тоже тёмная шерсть встала дыбом от возмущения дикими словами Деда, и он решил незамедлительно найти оправдание своей якобы зверской жизни:

– Ты пойми, Дед, мы просыпаемся от мысли, что кушать хочется, днём живём – кушать хочется, спать ложимся – опять кушать хочется, ночью живём – кушать хочется, утром встаём – снова кушать хочется. Но, как говорится, и нам ничто человеческое не чуждо! Мы вот детей своих любим, например… Очень даже! Да!

Дед безо всякой боязни смотрел в эти большие говорящие рты, в эти влажные пасти, наполненные рядами острых зубов, на эти клыки, которые давно привыкли рвать живую плоть, и ответил не без доли ехидства:

– Ладно, ладно! Согласен. И есть поедом своих соседей мы тоже любим!

Вздыбленная шерсть на кабане разом осела, а сам он отошёл в сторону, немного повизгивая и облизывая клыки своим маленьким свинячьим языком.

– Мы и поспать любим на природе, – решила встрять в разговор до этого всё время молчавшая рысь, которая не без удовольствия когда-нибудь возьмёт себе имя Татьяна.

– Ну да, только спите вы очень тревожным сном, боясь, чтобы кто-то с голодным ртом и большими зубами не застал вас врасплох.

– Так заведено в природе, Дед!

– Так заведено у зверей, а у человека – нет.

– Но мы же ничего такого необычного не делаем, такова наша жизнь лесная!

– И саму природу мы тоже любим, ты же знаешь, Дед, – загудели другие звери, издавая высокие гортанные звуки на общем языке.

– Не может быть, чтобы ты сам никогда не зверствовал, – решил съехидничать Вертлявый Лис, у которого через некоторое время появится имя Сандр. Он пришёл к Деду вместе со своей молодой женой, у которой потом появится большое лисье потомство.

– Да, когда-то, может, было, но сейчас, когда я хочу, чтобы мы с вами были вместе и жили дружно, никто не должен больше зверствовать, и я, как человек, обещаю вам…

– Что ты нам можешь обещать, Дед, когда мы даже не понимаем, как ты здесь появился и почему можешь разговаривать с нами на одном языке? – перебил его медведь, который до этого тихо сидел, прислонившись к большому дереву, и внимательно слушал. – Ведь никто чужой и никто из других лесов не знает, что мы уже давно все можем разговаривать на двух языках: на нашем собственном и на общем.

– Ну я, это… как-то так получилось, – немного засмущался Дед, – что я подружился с одним из ваших волков.

– Это с каким? С тем хромым придурком, что ли, которого наши отцы давно выгнали из стаи за то, что не хотел больше ходить на охоту вместе с нами и перестал слушаться вожака? – вспомнили самые старые волки.

– Не знаю, кого он там перестал слушаться, а вот со мной он быстро нашёл общий язык.

– Оно и видно! Он когда из стаи уходил, обозвал всех «тварями». И ты теперь нас всех «зверями» хочешь называть! – загалдела уже вся волчья стая, а за ними и другие звери. Но тут всех остановил тот самый медведь, который подпирал собой большое дерево. Он встал на задние лапы и поднял вверх передние, а потом зарычал так грозно, что все замерли в испуге, увидев, какой он большой, этот медведь. Другие медведи тоже встали на задние лапы и хотели уже сорваться с места, чтобы рвать друг друга и всех, кто им попадётся в когтистые лапы.

Дед необыкновенно быстро среагировал на внезапно возникшую ситуацию. Он выстрелил вверх из ружья и успел заскочить в свой дом, сложенный из толстых брёвен, сказав в сердцах:

– Звери вы и есть звери… А ещё – твари!

Звери разбежались, и Дед подумал, что ему уже никогда не удастся договориться с ними о том, чтобы жить дружно. А ведь для того, чтобы собрать их всех вместе на большой поляне перед своим домом, ему потребовалось очень много усилий, потому что такие общие собрания в лесу до него никто никогда не проводил. Звери были слишком разные и слишком боялись друг друга. Только одно у них было общее: все они были зверями. Но в этом лесу у зверей обнаружилась одна странная особенность: они могли общаться между собой не только как охотник и жертва, они могли разговаривать между собой на некоем общем языке, если хотели просто поговорить. Медведи могли договариваться с волками о том, где чья в этом лесу будет территория и о том, как можно разделить между медведями и волками тушу убитого оленя или лося. Волки могли спокойно делить охотничьи угодья с лисьими семействами, а лисы могли поднять и других зверей, чтобы общими усилиями выгонять из леса периодически забредавшие сюда стаи собак. И Дед уже давно подметил эту двуязычность местных обитателей, ведь после того, как он научился понимать общий язык местных зверей, Дед по сути сам стал двуязычным жителем этого леса.