Мою талию сжимают руки. Резким выпадом ногтями прохожусь по роже мужика, оставляя на его смуглой коже красные борозды. Он воет от боли, но отпускает. Его дружок зло выплевывает что-то на арабском и хватает меня за волосы.

— Отпустите меня! — требую, запыхаясь.

— Я тебе устрою, тварь. Эй, Габбас, затаскивай ее уже в машину.

Сердце судорожно бьется о грудную клетку. Вот-вот выскочит. Очень больно в волосах, а еще больше — в душе. Никто не будет меня искать. Ни сестра, с которой вхлам разругались перед поездкой, ни мать, у которой новая жизнь. Никому нет до меня дела. До этого не искали и теперь не будут.

Краем глаза замечаю отблеск солнца на белом металлике простенькой иномарки моего возраста. Она перегораживает путь красной колымаге, выскочив из-за угла. Нерасторопный водитель, пусть и на небольшой скорости, но влетает в белый кузов. Его дружок отпускает меня, я падаю на асфальт, больно ударившись коленками и разодрав ладони. Горячая кровь сразу же заливает землю. Такое ощущение, что с меня скальп сняли, так больно. Невольные слезы заволакивают глаза, поэтому не сразу замечаю белые мокасины. Через вакуум в голове слышу жалобные стоны, глухие удары и скрежет железа.

Он произносит несколько слов на арабском, и хоть я не знаю их значения, но чувствую сердцем, что я могу доверять этому человеку. Сложно сказать, что я услышала в его голосе: это ли твердость духа и при этом мягкость, а может, это просто сочувствие и обещание защитить. Я просто понимаю: этот человек никогда не причинит вреда женщине.

_____

Рома

Немножко раньше

______

Голову ведет от выпитого бухла. Все телки из нашей вип зоны сливаются в одну цветную линию без очертаний. Рядом ржет во всю глотку Бакари. Кажется, на его коленях кто-то сидит, но я не уверен. Надо завязывать и в отель гнать, а то я скоро родную мать не узнаю.

— Давай на спор какую-нибудь девку совратим? Чтоб не из этих вот всех… — хрипит друг. — Чтоб вот настоящую…

— Бак, завязывай. Все, перебор, — жестом руки делаю странный пасс в воздухе. Но друг понял.

— Я тебя услышал, брат, — бубнит он. Стряхивает с колен девушку (значит, она все-таки была!) и жестом подзывает смирно стоящего рядом официанта в белом галстучке. — Хабиб, дорогой… — Бак замолкает, жует губами, потом отмахивается. — Ну, ты и так все знаешь.

Вдруг все приходит в движение. Цветные тени то сливаются, то разъединяются.

— Хочешь, уединись с какой-нибудь куклой в вип номере? Я здесь специально такой сделал, — едва шевеля языком, предлагает Бак.

Хм, отличная идея. Только без куклы. Появляться в таком виде в отеле — дать пищу для репортеров. К сегодняшнему дню им достаточно поводов для смакования. Останусь здесь, пока не просплюсь.

— Я лучше там уединюсь с аспирином и той бутылочкой виски.

Бак отмахивается — это вообще его любимый жест — мол, валяй, делай, что хочешь.

Тот самый официант провожает меня в крошечную комнатушку. Падаю на кровать и мгновенно отрубаюсь.

О, боги! В голове как дрелью сверлят, а еще так душно, словно воздух выкачали. Шарю по прикроватной тумбочке в поисках пульта от кондиционера, но нащупываю только блистер с таблетками и пузатую бутылку. Это заставляет открыть глаза и застонать: кондиционера-то нет. Что за халупа вообще?

Больше никакого виски. Глотаю таблетки как есть и ползу в душ. Холодная вода немного уменьшает головную боль и отрезвляет. Вообще, я тем и прославился в университете: быстро отхожу от попойки. Стою, пока не становится более-менее сносно.

На шкафу висит новый белый костюм с брендовыми этикетками. Мой размер. Готов поклясться, его здесь не было. Значит, люди Бака принесли. Оглядываюсь. Часы показывают шесть утра. Хмыкаю. Хороший сервис у них тут и дрессировка. Не каждый костюм от Гуччи раздобыл бы за пару часов.