– Вот! – хихикает ехидно. – То самое и есть… В цельности, как говорится, и в сохранности, – и он подул на ларец, пыль с него сдувая. – Принимай вещь, Яван! Бери и владай, а мне волю дай!

У Ванюхи от вида его лисьего аж челюсть вниз отвисла.

– Да ты чё, старче! – он возмутился. – За дурака меня держишь что ли?! Думаешь, я тебе лох?! Какое это, к чертям сучьим, оружие?!

А старичок знай своё гнёт:

– Не сумлевайся, Яван – оружие! Да не простое, а самое что ни есть сильное, против братца мово пересильное. Только кнопочку пусковую зря не нажимай да до срока шкатулочку не открывай – не приведёт сиё ни к чему. Оружие ведь это выборочное: на меня не подействует, на тебя тоже, а на главного земного злодея – ещё как! Да-да – факт! Хе-хе!

– Ну, коли так, то ладно, – согласился с чёртом Яван. – Давай сюда шкатулку и вали отседа к бабушке своей чёртовой, покуда я добрый, да не дюже спеши – вход в пекло мне покажи!

– Хе-хе! – сызнова расхихикался старикан. – А чё его показывать-то – я ж показывал уже! Во-он, на горе той чернеется… Только я, Ваня, это… ноне туда не ходок: силёнок, благодарение тебе, по кручам бегать не имею. Старость не радость. Так что ты уж, милок, сам, сам…

И снова, подлец, захихикал и глазёнками на витязя зыркнул.

Ну, Яван тогда повернулся да и тронулся себе в путь; шкатулку в котомку кинул, палицу на плечи положил и решил сразу на гору подняться, чтобы зря не телепаться. С добрый уже кусок отмахал, а тут мысль одна ему в башку и вдарила, и повернул он решительно к пещере огромной, где обитал дракон прикованный. Приходит вскорости в грот, глядь – а драконище уже оклемался, стоит у стены, пыхтит и на Ваню жёлтыми буркалами глядит. А сам-то понурый такой, смурной, – видать, после пытания Ловеярова больной.

Поступью уверенной Яван к зверю волшебному подошёл, посмотрел на него сочувственно и такую речь повёл:

– Поравита тебе, гордый дракон! Пришёл я отблагодарить тебя за то, что жрать меня вдругорядь отказался, за что и поплатился жестоко от Ловеярки. Воле его ныне конец настал: я его победил и силы лишил. Правда, кончать мерзавца не стал – слово ему дал. Отпустил гада восвояси – он теперь возле хаты ошивается, ноги делать собирается… Ныне и тебя я отпущу: ступай, брат, куда пожелаешь – моё дело вызволить тебя из неволи, а над твоей волею я неволен.

Как услыхал огромный дракон слова Явановы, так взревел он громоподобно и лапами по полу заскрёб, а глазищи у него уже не жёлтым, а красным пламенем загорелись. Яван же поближе подступил, да как саданёт палицей по цепям толстенным! С превеликим лязгом грянулись цепи оземь, и стал наконец чудовищный узник свободен. Постоял он ещё чуток, потоптался, словно в нерешительности пребывая, а потом вздрогнул, дёрнулся – топ-топ-топ! – и вразвалку наружу попёр.

А Яванка за ним неспешно идёт.

Выбрался дракон из тёмного прохода и, оказавшись снаружи, от света отвычного аж зажмурился. Видать, долгонько он во тьме обитал, раз небелого этого света не видал. Через минуту примерно приоткрыл он одно око неширо́ко и начал головищу туда-сюда повёртывать, словно выискивая кого-то. А тут глядь – чертяшка Ловеяшка из хибары своей вылазит, узел с манатками волокёт, старый обормот. Дракоша его и узрел с верхотуры. Рост-то у него ого-го какой – метров семь, наверное!

От такого зрелища долгожданного глазище у ящера – чпок! – вовсю и растаращился. А за ним и другой тоже. И даже кожа на роже у зверюги обтянулася. Приосанился дракон горделиво, огромный, величественный такой стал, а потом как фыркнет свистяще да шелестящее!

Старикашка голову в ту сторону и повернул, откуда фырк ему послышался.