Отсекая всякие возможности для прорыва. Куда ни поверни – всюду галеоны оказывались на пересекающихся курсах с крупными кораблями неприятеля.

– К бою! – рявкнул капитан.

Адмирал это услышал быстрее, чем до него добежал вестовой.

Минуту спустя прозвучали первые пристрелочные выстрелы. Шестидюймовые карронады ударили дальней картечью, которой можно было вполне попортить рангоут и такелаж этим джонкам. Ну и плетеные паруса.

Еще минута.

И конвой окутался дымами. А стрельба стала весьма частой.

Отчаянной.

Темп держался. И карронады стали даже поливать уксусом загодя, не давая перегреться раньше времени.

Однако неприятель сближался.

Хуже того – явно шел на таран, стараясь любой ценой обездвижить галеоны.

– Пять румбов влево! – закричал адмирал.

Капитан продублировал приказ. Рулевой стал бодро крутить штурвал. Так что галеон, заметно накренившись, стал круто поворачивать в сторону. Чтобы по ветру проскочить между джонками Цин и островом.

Остальные корабли уже имели приказ «Делай как я» и повторили маневр командира. Только не все сразу отвернули, а прошли через одну точку, чтобы сохранить линию и, как следствие, огневую мощь конвоя.

Не прекращая при этом стрелять.

И не только из 6-дюймовых карронад, которые теперь в упор били по бортам джонок с 50–100 метров ядрами. И они их вполне проламывали. Оставляя после себя внушительные пробоины. Местами даже ниже ватерлинии.

Кроме того, адмирал приказал открыть оружейные комнаты и раздать оружие. Так что целая сотня ручных мортирок теперь закидывала ближайшие джонки маленькими 2-фунтовыми гранатами. Обильно. Густо. Часто.

Ну и из мушкетонов начали стрелять. Картечью. Забираясь повыше.

Рассеивание даже на ста метрах было – ого-го, но и цель вон какая. Отчего каждая такая подача добавляла огонька на джонках.

Такая плотность обстрела совершенно опустошала корабли Цин. Верховую команду, что управлялась с парусами, просто сдуло. Да и остальные немало пострадали. Особенно когда высыпали на верхнюю палубу при слишком сильном сближении – для абордажа.

А парочка джонок так и вообще сильно стали крениться, явно получив повреждения корпуса, «несовместимые с жизнью». Все-таки 6-дюймовые ядра да, почитай, в упор – это аргумент.

Вышел конвой.

Прорвался.

Оставив после себе совершенно деморализованного неприятеля. Потерявшего всякий интерес к преследованию. Головной их корабль тонул. Бросились спасать.

Адмирал же, что командовал конвоем, достал из кармана затертую золотую монету.

Подбросил ее.

И кровожадно усмехнулся, глядя на результат.

Капитан все понял без лишних слов.

И конвой, заложив большой вираж, пошел на новый заход, занимая более выгодное положение к ветру. Раз уж так сложилось – он должен был довершить эту битву победой. И обратить неприятеля в бегство. Чтобы ни у кого не хватило наглости превратить это сражение в поражение русского флота…

1711, сентябрь, 18. Москва – Охотск

– Значит, война с Цин… – тихо и крайне недовольно произнес Петр, прохаживаясь по просторному помещению. – Как она не вовремя…

– Война часто начинается не вовремя, – пожал плечами сын.

Отец на него скосился. Пожевал губами и заметил:

– Это все твои дела. Лез в Сибирь? Лез. Вот и спровоцировал.

– А чем?

– А бес их знает!

– Ну смотри. Торговля в Кяхте им самим на руку. Из-за нее воевать они точно не стали бы. Это же абсурд.

– Допустим.

– Дорога, что мы строим до Охотска, их тоже не должна волновать особо. Она проходит слишком далеко от их владений.

– А джунгары? – спросил Василий Голицын, занимавший в правительстве пост министра иностранных дел[19].

– Тут да. Мы продали им оружие. Ну так это что, повод разве для войны?