Я на мгновение прикрыл глаза и, несколько раз выдохнув, наконец вытолкнул свою радость наружу:

– Йормаанссе! Я счастлив вернуться под крыло Священного Бога морей! Как же я скучал!

Приветствие на родном языке, коим я не пользовался черт знает сколько времени, вырвалось легко и непринужденно и семейство заулыбалось, кивая друг другу – наречие клана чтили у нас почти как семейную реликвию. Осторожно огибая старших, пробилась к моим ногам сестренка, и, деликатно взяв за руку, повела в столовую, где уже ждали меня исходящая ароматным паром, пряная козлятина, соленый сыр, пирог с местными ягодами и, конечно же, пара кувшинов молодого, терпкого вина. А, к черту пиратов, успеется! Лео знал, когда отправлял меня на Мельсири, что мгновенно я оттуда явно не вернусь, так что день-два у меня в запасе есть!

И, увлеченный теплом семейного очага и совершенно заколдованный близостью родных, я, естественно, вспомнил о поручении начальства лишь на закате. Обнял на прощание отца, долго уговаривал мать, что еще вернусь и вообще, буду почаще заглядывать на родной остров и самым натуральным образом сбежал, прихватив брата.

Прощание с семьей – не самый любимый этап жизни для многих из нас, а уж мне, потомку горячей южной крови, выдержать драму, разыгравшуюся с моим уходом, было ой, как непросто!

Знакомый мальчишка-возница сегодня, видимо, сменил место работы и прохлаждался в тени здания ратуши, венчавшем центральную городскую площадь в компании троих взрослых, крепко сложенных, усатых мужчин, коротая время за сплетнями и байками. Повозки, выстроенные в ряд, точно по линейке, стояли тут же. Ящеры дремали, лениво переступая с лапы на лапу и позванивая колокольчиками сбруи.

Завидев нас, возницы оживились, загомонили, перебивая друг друга и толкаясь плечами, но я, не раздумывая, кивнул пареньку:

– Аранши! Мне необходима бухта «Два Серпа». Сейчас. Цена та же. Берешь?

Парнишка расцвел счастливой улыбкой, приглашающе кивнув на кименай:

– Канэшна! Паехалы, дарагой! – и, оставив меня прощаться с братом, кинулся приводить в чувство сонного ящера, вяло скалящего на хозяина длинные изогнутые лезвия клыков.

И вновь зацокали мощные когти по каменной кладке мостовой, заскрипели звонко, точно свирель, маленькие аккуратные колеса и закружилась, замелькала перед глазами карусель домов, улиц, людей и цветов, сливаясь в красочный, пестрый ковер. Проснувшийся наконец ящер бодро рысил вперед, подбадриваемый сочным посвистом возницы и вскоре улицы Мельсири сменились величественной картиной раскинувшихся широкой полосой равнин, внезапно прерывающихся скалистыми обрывами и далеким гулом бьющегося о скалы моря.

Я приложил руку к груди, пытаясь успокоить бешено бьющееся сердце и вытянулся в струну, изо всех сил стараясь рассмотреть чудо, к которому все ближе и ближе нес меня мой сухопутный парусник. Вот повозка резко ушла левее, дорога стремительно пошла под гору, и скалы, до этого лежащие внизу монолитными плитами, обступили ее со всех сторон, словно бы оберегая и пряча. Миг, другой, и впереди, в лучах закатного солнца вдруг ярко проступили высокие спицы мачт и струящийся по ветру, черный флаг с неразборчивым пока изображением.

Повозка внезапно резко остановилась, и возница молча показал рукой: «Приехали», одновременно разворачивая ящера. Я недоуменно сдвинул брови, однако покорно спустился вниз и, порывшись в кармане, вручил возчику обещанный гонорар. Парнишка жалобно улыбнулся и развел руками:

– Туда нэ паеду! Пираты! Бить будут! – и, хитро прищурившись, с места пустил ящера в тяжелый, тряский галоп, отчего кименай болталась туда-сюда, едва ли не цепляя скалистые стены ущелья. Я рассмеялся и, постаравшись успокоиться, быстрым шагом пошел вниз, в бухту, навстречу невероятному чуду, что, слегка покачиваясь и по-особенному сочно скрипя «суставами», танцевало в густой синеве прибрежных вод.