Связистка Вика Алекс Динго

© Алекс Динго, 2021

ISBN 978-5-0053-0662-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Алекс Динго

Вечернее летнее небо 1940 года имело тонкий, красивый, сиреневый оттенок. Над горизонтом в Белорусской ССР блуждал романтичный, чудесный, замысловатый, розовый закат. Он манил за собой и навевал любовью. Он, словно брал в объятия милый и родной край. Марьина горка, что в Минской области пребывала в цветущих лугах и пышных деревьях. На окраине, где начинался большой, населённый пункт, возвышалась каменная скульптура Марья – символ. На ней чудный сарафан. Сама Марья краса, длинная коса. Лик как у ангела воплоти. Глаза ясные. Брови домиком. Губы бантиком. На голове ободок из свежих, полевых цветов. Точно только вышла на дорогу с поля, где вся уработалась на плодородной ниве. А может, и просто гуляла около реки, где купалась обнажённой на диво зевак. И тело её стройное, гладкое. Грудь прямая, сочная. Но здесь она просто стояла во славу большого посёлка. И держала высоко герб в виде радуги, на котором значилось «Марьина горка».

Алел сказочный закат. Веял лёгкий, чуткий ветер. Река Титовка чудно виляла в своём замысловатом и несколько пресловутом русле. По краям возвышались деревья. И их тонкие ветки порой свисали прямо во влагу. На её поверхности рисовалось безмятежное небо. Наблюдалась тишь да гладь. Лишь кое – где в тихих запрудах и омутах гулко плескались утки и лебеди. Они порой дико кричали и шипели, как будто что – то горячо оспаривая. А может, даже что – то лихо и мило праздновали всей гурьбой. И всё не могли успокоиться. Высоко кружили белокрылые чайки.

Кругом ширились бескрайние поля да пригорки. Вдали еловый лес замыкал круг. Марьина горка пела и гуляла. На чудных улочках да переулочках кривились замысловатые тени. По Набережной улице прохаживались влюблённые парочки, простые зеваки, гуляки и местные заводилы. Где – то гулко играл аккордеон. Местный ухарь Паша Кузьмич Пятаков лишка принял за ворот. И крепко взялся за музыкальный инструмент. И полились звонкие мелодии и матерные частушки. Ему уже за пятьдесят лет. Он ростом метр с кепкой. Голова круглая. Глаза, как у кота цвета светло – зелёных горошин. И блестят в темноте. На нём белая майка и холщовые штаны. На ногах новые, кирзовые сапоги. Прямо рубаха парень. Или первый парень на селе. Паша, бойко растягивая своё орудие, вышел со двора. И жену Агреппину отпихнул. Та не давала ему прохода. Имела большой вес. Грудь пятого размера. Лицо чудное, как у медведки. Он всё же вышел на улицу. И смело зашагал, как на демонстрации. Аккордеон не подводил. Тот гремел звонко и мелодично. Паша показал свой голос. И во всей красе торжествовал русский народный фольклор. Он запел.

– Выхожу и начинаю. Озорные песни петь. Затыкайте девки уши. Чтобы с печки не слететь. Ух…, – пропел Паша.

– Хихииии… – кто – то засмеялся в томной глуши.

– Разрешите вас потешить. И частушки вам пропеть. Только дайте для начала. На х… валенок надеть… Ух, – пропел Паша, растягивая аккордеон.

– Хахааааа…, – громко засмеялись местные прохожие.

– Не ходите девки замуж. Замужем не весело. То трусы не постирала. То не так повесила… Ух, – запел Паша.

– Хихиииии, – засмеялась девушка Валя.

Веял лёгкий ветерок. Аккордеонист Паша, прогуливаясь по грунтовой дороге, слегка пошатнулся. Он вновь широко растянул свой музыкальный инструмент. И мило ухмыльнулся, глядя на местных зевак.

– Мы ребята заводские. Очень симпатичные. Показатели у нас. По труду отличные…, – лихо запел Паша.

– Хахааааа…, – громко засмеялся дед Степан.

– Ох, любил я раньше как. Целоваться и подальше. Я к милашке бегал так. Что протёр до дыр подошвы… Ух… Я по берегу иду. Берег осыпается. Я беззубого люблю. Беззубый не кусается… Ух… Ой, солома ты, солома. Ты солома белая. Не рассказывай сельчанам. Что я в девках делала. Ух… Ух… Ух… Полюбила я его. А он, девушки, радист. У него насчёт любви. Провода оборвались… Ух…, – дико запел Паша, растягивая аккордеон.

– Хихиииии, – засмеялась местная жительница Тома.

– Хаахахааа…

Вдали красовался алый закат. Веял лёгкий ветерок. Паша, держа в руках аккордеон, заметно пошатнулся. Он резко попятился в левую сторону. И тут же навернулся. Он крепко завалился на деревянный забор. А тот покосился. И рухнула целая изгородь. Паша упал на траву. Аккордеон затих. Дед Игнат схватился за живот. Лицо морщинистое, медное покраснело. Глаза узкие, глубокие, цвета сухого табака прищурились.

– Хаахааааа… Вот даёт…

– Аха… Концерт по заявкам…

– Вот артист… Хаахааа…

– Самому весело стало… На ногах не устоял…

– Хаахаааа…

Веял чуткий ветер. Жена Агреппина живо побежала по дороге. Только пятки засверкали. И задышала неровно. Глаза округлила. Она мигом растолкала местных зевак, который столпились возле поваленного забора. И тут же показала свою волю.

– А ну – ка расступись… Что столпились, вот же окаянные?…, – сказала Агреппина.

– Хаахааааа…

– Он ещё не закончил выступление…

– Хиихиииии…

– Замолчите дурни… Лучше бы помогли…, – ответила Агреппина.

– А мы поможем? Ребят пособите…

– А что мы… Ладно… Микола… Давай… Бери его за руки. Агреппина, а ты аккордеон бери, – сказал дед Степан.

– Ладно… Спасибо вам…

Веял лёгкий ветерок. Молодой парень Микола и дед Степан живо прихватили игривого сельчанина за руки. И тут же повели по дороге. У того заплетались ноги. И тело отяжелело. Но всё же Паша пришёл в себя. И слегка задёргался. Глаза чуть приоткрыл. Но в них рябило. Алкоголь дурманил мысли.

– Двадцать третьего числа. Будет запредельно. На хер все пошлём дела. Выпьем всей артелью, – пьяно закричал Паша.

– Иди, давай артист…, – ответил дед Степан.

– Хиихихииииии…

– Да… Во даёт…, – добавил Микола.

– А вы ещё кто такие? Я вас не знаю… А отпустите меня… Кто такие, мать вашу? – произнёс Паша.

– Хаахааааа…, – засмеялся Микола…

– Что он ржёт? Я тебе сейчас морду набью… Баклан блин…, – дико и пьяно сказал Паша.

– Хаахааааа…

– Иди…

Повеял чуткий ветер. Паша склонил голову. Он, казалось, просто отключился. На губах повисла слюнка. Подействовал сильный алкоголь. Дед Степан и Микола ловко держали бывалого аккордеониста. Они завели того во двор дома. И тут же усадили на деревянную широкую скамейку. Тот повалился на бок. И тут же задремал, как цуцик. Агреппина тяжело вздохнула, поставив в сени большой аккордеон. Она слегка поклонилась добрым молодцам. Глаза сияли.

– Спасибо вам братцы… Может, вам выпить, налить чего?…, – сказала она.

– Да… Не… Спасибо Агреппина… Мы пойдём…, – ответил Степан.

– Да… Пойдём…, – сказал Микола.

– Ну… Идите с богом… Спасибо вам… Сама бы не дотащила… Дурака такого, – сказала Агреппина.

– Ничего… Он у тебя не дурак далеко… Ему надо в самодеятельность. Хаахаааа. В филармонию поступать…, – ответил Степан.

– Ладно… Туда и отправлю… Хиихииии…

– Аха… У него получится…

– Хаахааааа…

– Пока… Агреппина. Бывай…

– Пока…, – ответила она.

Повеял лёгкий, тонкий ветерок. Дед Степан и Микола живо вышли со двора. Они тихонько пошли по грунтовой дороге. И закурили папиросы. Над ними потянулся белый дымок. Он улетучивался плавно, красиво и незаметно.

Вдали алел чудный, розовый закат. Он был прекрасен. И манил за собой. Где – то там далеко – далеко темнел, еловый лес. Ширились огромные поля да пригорки. И Марьина горка смотрелась чудно и привлекательно. Она выделялась. Здесь мелькали замысловатые огоньки, которые озаряли местную окрестность. На белокаменном здании райисполкома высился красный флаг. Его широкий стяг развивался во всю ширь. Ветерок обуял. Воздух сотрясала лёгкая мелодия, которая рождалась в патефоне местного клуба культуры «Забавушка». Пластинка слегка скрипела. Но лились чудные слова вальсовой песни и ласкали слух. Автор чуткой музыки – польский музыкант Ежи Петерсбурский. Автор слов первой версии и названия песни – Яков Гольденберг. Воздух наполнился мелодие. «Синенький, скромный платочек. Падал с опущенных плеч… Ты говорила. Что не забудешь. Ласковых, радостных встреч. Порой ночной. Мы распрощались с тобой… Нет больше ночек. Где ты, платочек. Милый, желанный, родной?…», – лились чудно слова песни. На танцплощадке кутили молодые люди. Влюблённые парочки кружили вальс. А мелодия чудная всё играла. И слова знакомые ласкали слух. «Письма твои получая. Слышу я голос родной. И между строчек. Синий платочек. Снова встаёт предо мной. И мне не раз. Снились в предутренний час. Кудри в платочке. Синие ночки. Искорки девичьих глаз…», – чудно пелась песня. Учитель музыки Анисим Голубкин крепко приобнял свою ненаглядную пассию. Он слегка улыбнулся. Софья имела невысокий рост. У неё стройное тело. Грудь третьего размера. Лицо приятное, белое. Глаза раскосые. Она носила небольшие очки в круглой оправе. Работала в местной школе учителем физики и математики. Сейчас на ней красовалось бордовое платье. Туфли блестели новизной. Её муж Анисим обладал грубыми чертами лица. И был схож с медведем. И танцевал, как косолапый. Он двигался дико. Но старался угодить жене. Всё же то и дело наступал ей на ноги.

– Софья… Извини… Я больше не буду… Опять наступил… Не умею я танцевать этот вальс…, – сказал Анисим.

– Ничего… Не больно… Танцуем… Хиихихииии… У тебя неплохо получается… Ты молодец…, – ответила она.