Отец узнает, будет разочарован. В его мире за врагами не следуют в желании спастись, их уничтожают. Тем временем идти все тяжелее, везде разруха, тела и пламя. Пострадавших стало как будто больше или я двигаюсь по тому пути, где я и Грейс не проходили. Мне хочется надеяться, что она во время прогремевшего взрыва была за пределами купола и ей хватит ума не заходить сюда вновь.

Я снова спотыкаюсь и не чувствую в себе сил подняться. Кашляю и встаю на четвереньки, чтобы попробовать снова ползти. Чужую спину уже не вижу, огонь оставляет все меньше пространства, опаляя смертоносным жаром. Дым застилает глаза и отключает мозг. Понимаю – не доползу до выхода. Снова медленно опускаюсь на грязный пол, чувствуя, как медленно утекают силы.

Рев огня наступает, а мне уже не страшно. Интересно устроен мозг: мы так боимся смерти, а когда она на пороге, встречаем спокойно, страх уходит. Закрываю глаза и жалею, что уши не могу зажать – пламя очень громкое, подавляющее.

Вдруг меня снова кто-то дергает вверх, и я опять оказываюсь на ногах. Но резкий разворот и моя спина прижимается к чьей-то груди, а на талии чувствуется железная хватка.

– Побудешь моим щитом, девочка, – слышу над ухом уже знакомый твердый голос и взметнувшееся внутри возмущение от такого определения гасится в тот момент, когда гул пожара нарушают другие голоса, отрывисто отдающие приказы.

Это наши. Надо предупредить их. Я открываю рот и только звук слетает с моих губ, как большая ладонь тут же закрывает мне рот и нос, а враг в раздражении склоняется к уху.

– Если хочешь прожить еще некоторое время – молчи. Поняла меня?

Внутри все горит от нехватки воздуха, и я поспешно киваю. Он убирает руку и собирается что-то мне сказать, но не успевает. Рокочущий, глубокий, пробирающий до самых костей звук распространяется откуда-то из центра здания, отражается эхом где-то в области сердца. Это заставляет тревожно вскинуть голову, это звучит страшнее, чем огонь. Мы оба замираем, вдруг посмотрев друг на друга и пытаясь понять, чтоэто. Оно пугает, рокот извещает о чем-то сакральном и тайном, но мы не понимаем… только чувствуем, как это отражается внутри нас непонятной вибрацией, как заставляет чему-то внутри откликнуться и сжаться в спазме.

А потом раздается еще один взрыв.

Медленно тьма рассеивается, и я начинаю осознавать себя и пространство вокруг. Первое, что слышу, это мерный звук аппаратов в полной тишине. В нос ударяет характерный больничный запах, который ни с чем не спутаешь. Тяжело сглатываю сухим горлом и морщусь от боли.

В памяти всплывает белая вспышка перед тем, как все померкло. Это не было похоже на обычный взрыв. Ни новой волны жара, ни осколков, ни разрушений. Только чистая энергия, которая прошибла меня за мгновение до тьмы. Пытаюсь ухватиться за воспоминания той минуты, но чем больше пытаюсь, тем сильнее они ускользают. Внутри ультразвуком звенит пустота. Странная, непривычная, никогда не испытываемая ранее.

Тело окутано мягкой постелью, но болит, ломит, горит в странном жаре. Пытаюсь пошевелиться и организм включается, просыпается, отзываясь на команды мозга. Источник боли отыскать по ощущениям не получается – он словно повсюду.

Стоит векам тяжело приподняться, вижу белый потолок с бликами уличного фонаря. Темнота мягкая и приглушенная. Тело плохо слушается, но мне удается пошевелить рукой и даже сделать попытку привстать.

– Кара! – слышу взволнованный голос Зои, моей подруги, а потом ее прохладная ладонь касается моего лба, а веснушчатое лицо мелькает перед глазами. В ее взгляде можно заметить тревогу, даже несмотря на то, что она ласково улыбается. – Привет, выжившая. Я думала, ты будешь спать вечно.