Остаток пути прошел без особых происшествий, и всего через неделю мы торжественно вступили в военный лагерь близ Блуа. Ни один город, разве что готовящийся к осаде, ни за какие коврижки не разместит в своих стенах войско. При одной мысли о военных члены городского магистрата сразу покрываются холодным потом. Только представьте, как по улицам шляются безо всякого дела молодые здоровые мужчины при оружии, разносят кабаки, нахально пристают к женщинам и то и дело задирают мужчин, – прямо мороз по коже. С другой стороны, ни один полководец по доброй воле не разместит войска в городе. Солдат ежечасно, каждую минуту должен быть на виду.

Худший из всех пороков для военного – это праздность. Стоит солдату день не походить строем, не покидать копья, не помахать тяжелым топором или булавой, как его тут же тянет на подвиги. А какие развлечения у солдат? Вино, бабы да игра в кости – вот и все их нехитрые забавы. Попробуй проследи, чем солдаты заняты в городе, когда они расселены в дюжине разных мест? Дисциплина падает моментально, а некогда сплоченное войско на глазах превращается в банду бездельников и мародеров. Потому мудрый полководец войска размещает в голом поле, а снаружи ставит крепкий забор да пускает патрули. Это для тех неугомонных, кому и пять лье не крюк, лишь бы добраться до ближайшего города с его соблазнами.

Низкое серое небо, промозглый ветер в лицо, хмурые тучи, третий день подряд сыплющие мелким дождем, и ни одной деревни по пути. По ночам зябко даже у костра, как ни кутайся в теплый плащ. Мерзкая погода! Я уже начал думать, что мы никогда не доберемся до лагеря. Интересно, какой умник спрятал его так, что никак не могут отыскать даже дружественные силы?

В тот день я постиг еще одну армейскую тайну: патрули нужны не столько для отлавливания нарушителей, сколько для того, чтобы указывать страждущим путь к ближайшей казарме. Вот такой патруль и встретил нас за пол-лье до ворот военного лагеря. Дюжина всадников в кольчугах под теплыми плащами вынырнула как из-под земли, угрожающе наставив длинные копья. Первым скакал молодой воин на кауром жеребце. Суровое лицо, живые черные глаза, аккуратные усики. Судя по гербу на щите – дворянин из Пикардии.

– Я – лейтенант королевской стражи сьер де Лопанже, – звонко крикнул он. – Кто вы и куда держите путь?

Барон апатично кивнул, а господин де Мюрраж, скачущий справа от него, хрипло рыкнул:

– Перед вами Жиль де Лаваль барон де Рэ со слугами и свитой. Мы следуем в воинский лагерь герцога Алансонского по велению его королевского величества Карла Седьмого!

Отряд, не останавливаясь, продолжал двигаться рысью по проселочной дороге, так что патрулю невольно пришлось съехать на обочину. Я ухватил взглядом лицо лейтенанта, тот одобрительно кивнул де Мюрражу, а затем явственно вздрогнул, разглядев в середине отряда фигуру в белых доспехах.

– Господа, – взволнованно крикнул он, – кто это там с вами, уж не Дева ли?

Несколько воинов повернули к нему лица, молча ухмыльнулись на скаку. Пришпорив коня, лейтенант подъехал к одному из патрульных, коротко бросил что-то, тот галопом обогнал нас, мигом пропав за поворотом. Остальные, переглянувшись, дружно отсалютовали нам копьями.

Дорога перевалила пологий холм, с вершины которого открылось давно ожидаемое зрелище. Громадное поле, обнесенное по периметру высоким земляным валом, сплошь заставлено длинными палатками. С деревянных вышек внимательно поглядывают часовые. Десятки коновязей с сотнями коней, задумчиво жующих кто сено, а кто и овес, дымящие кузницы, разноцветные палатки торговцев и, конечно же, главная услада усталых путников – шатры с маркитантками. На перекрестках и перед большими палатками-казармами пылают сотни костров, колонны черного дыма врастают в низкое небо. От булькающих котелков, висящих на закопченных треногах, тянет восхитительными ароматами.