Она попыталась перебить его:

– Я помогала составить план. Не стану брать ответственность за…

– …выкрикивают: «Мы проехали весь мир, чтобы отдать голос за Келкина! Голосуй за Келкина – и ты проголосуешь за…» – а, собственно, за что? Что теперь отстаивает этот, извините, политик? – Перик актерски пожал плечами. – Он пятнадцать лет высмеивал нас, мол, мы – коробейники и паршивые лоточники, торгуем вразнос честью Гвердона, и еще обвинил в том, что это мы довели город до беды. Мы, те, кто построили флот! Мы, те, кто всем подарили процветание!

– Я… я… – заикнулась Эладора. Находчивость в стычках никогда не была ее сильной стороной. Она окинула взглядом зал, ища от кого-нибудь выручки, ища способ выбраться и желая провалиться сквозь пол.

Перик не замолкал:

– Келкин осудил нас за то, что мы подвергли город опасности и пренебрегали правопорядком, а сам голосовал против сальников! Голосовал против…

– …чрезвычайных мер, – вполголоса прошипел другой барыжник. Барыжники настолько тесно переплелись с гильдией Алхимиков, что стали буквально одним целым, а именно алхимики создали чудовищных сальников.

Этими сальниками предполагалось прирастить недоукомплектованный состав городского дозора, и за считаные дни Кризиса они полностью заменили собой стражу. Но оказалось, людям не по нраву быть под «защитой» сборища жутких психованных восковых отливок, у которых наблюдалась занятная привычка – за любое незначительное нарушение исступленно забивать виновных ножами. При Кризисе чаны для перетопки были разрушены и погребены в дебрях Нового города.

– Он голосовал против наших чрезвычайных мер по противодействию Кризису. Зато когда подмял под себя чрезвычайный комитет, вот тогда показал нам, что значит пренебрегать законом и правопорядком! Уже полгорода одичало. Никакого порядка, только прихоти преступных главарей, никакого закона, кроме закона ножа! Вот вам работа Эффро Келкина, вот что люди вспомнят, когда пойдут к избирательным урнам!

Эладора прикусила язык. Она – одна из немногих, кто достоверно знал, что происходило во время Кризиса, и принесла клятву сохранить это в тайне. Взамен она беспомощно подбирала слова и нашла лишь избитое:

– Господин Келкин верит в гостеприимность нашего города и в то, что народ Нового города в долгосрочной перспективе укрепит Гвердон и сделает его сильнее. Мы проведем кампанию на основе… на основе…

– …душещипательных россказней и чужестранных богов. А если право голосовать распространится на Новый город – кстати, такую заявку надо тщательно проверить на законность – тогда я с радостью усажу промлибов в любые кресла, какие им удастся занять. Ведь за каждое выигранное в Новом городе парламентское место они проиграют два места в старом! Народ доверил Эффро Келкину выход из Кризиса, а он не сделал ничего! Он дал городу скатиться к безвластью, а теперь отпустил вожжи даже чрезвычайного комитета! Мы плывем по течению!

– Перик, – прервала его немолодая дама. – У мисс Даттин пустой бокал. Сходите и принесите ей полный.

Ее спасительница просунула морщинистую руку Эладоре под локоть и отвела в сторонку от кружка барыжников.

– Вы должны простить Перика. А вообще-то… нет, не должны. Он – скотина.

Эладора распознала в женщине Мхари Воллер, старшую советницу Гвердона. Воллеры были одним из почтеннейших в городе семейств, в значительной мере благодаря исконной политической дальновидности и примыканию к победителям в любом из конфликтов. При первом избрании в парламент Мхари выдвигалась промышленными либералами, но перед падением правительства Келкина переориентировалась на начинавших тогда барыжников. «Ее отец, – вспомнила Эладора, – был теократом, и несколько поколений назад они, есть мнение, верно служили сгинувшим королям Гвердона – а может быть, даже Черным Железным Богам».