– Вы мне разрешаете? – спросила девица.

– Уходи, – сказал Максим. – И забери «Сифона» – с ним я уже поговорил. Все, что мне нужно, узнал.

– От «Сифона» много не узнаешь, – сказал «Потап».

– Ты мне, «Потап», потом это разъяснишь, – сказал «Сифон». – Что ты имел в виду – то, что я молчок, или то, что я не в теме. Вещи-то не одинаковые… не равнозначные.

«Сифон» с девицей уходят.

– Женя «Сифон» у меня парень с мыслями, – усмехнулся «Потап». – Ума у него чуть, но этот имеющийся мизер у него мыслит. Совсем без мозга не протянешь, и он у «Сифона» выполняет свои функции каплей в море – в пустой черепной коробке.

– А кроме «Сифона»? – спросил Максим. – Бойцы у тебя найдутся?

– О чем же, Макс, ты меня спрашиваешь… Тебя послали прояснить, не затеваю ли я уход? Возмечтал о независимости и намерен соскочить, и вместе с тем отскочить, что малосовместимо – из ваших клещей мне не выскочить, поскольку прижали они меня плотнее не бывает. Шкура при рывке будет сорвана, и я помру от потери крови, предварительно наоравшись от боли. Ты там это передай. Убеди их в моей лояльности.

– Ты, как девка, – проворчал Максим.

– Ну, Макс, ты меня…

– Болтлив и труслив. У тебя и люди, и средства, однако рыпнуться ты боишься, размеры твоей доли тебя угнетают, но потянуть руку наверх и передвинуть все по-своему ты не сможешь, хотя что может быть легче, когда ты со стволом. Им и полагается раздвигать, если сами не отсядут. С центра на край. Впрочем, наверху и с краю комфортно. Ну и что, «Потап»? Заберемся?

– Тебе-то куда забираться, – промямлил «Потап». – Ты, Макс, и без меня всего достиг. А мне полезнее не зарываться… не выводить мою скромную бригаду под шквальный огонь твоих компаньонов. Ты с ними, я вижу, чего-то не поделил и пришел ко мне… смущать меня бунтарскими проектами.

– Я пришел в стриптиз! – закричал Максим. – На баб поглазеть!

– А в мой кабинет ты…

– С той же целью! Посмотреть на сытую и дряблую бабу! На тебя, «Потап»! Мужская у тебя кликуха, медвежья… сменим, «Потап»! И клуб отберем! Из сладких снов вытолкнем тебя обратно в действительность! В хмурую и жестокую!

МИХАИЛ Шамонин отрезает кусок черного хлеба. Глеб сидит с Михаилом за кухонным столом: гость на стуле, хозяин на табурете, хлеб Шамонин не ест, посредством хлеба он подчеркивает свою бедность и навалившиеся невзгоды, положенный им на стол кусок хлеба неожиданно берет Глеб. Отламывает половину и съедает – половину кладет обратно. Двигая челюстями, указывает на нее Михаилу.

– Из комнаты я ничего не взял, – сказал Михаил. – Под бутылку пошло бы легче.

– Такой серьезный разговор? – поинтересовался Глеб.

– Отчасти. Я купил себе банджо.

– При всех об этом не говорят? – спросил Глеб.

– Да это всем известно. Кате, Людмиле… я чуть-чуть репетировал, и они помимо воли слушали. Я не о банджо.

– А о чем? По-моему о банджо.

– Я о работе, – сказал Михаил. – Катерина на тебя накатывала, и у меня спонтанно возникла мысль – ты бы не мог поговорить с Кириллом, чтобы он и меня к вам пристроил? На моей нынешней я загибаюсь. Меня устроил на нее Катин отец, видный чиновник… ворье! Он меня подставил. Ему не нравится, что мы вместе, и он меня уговорил… уволиться оттуда, где я прилично зарабатывал, и перейти на государственную службу. Мелким чином в министерство. На откатах сидят только первые фигуры, а мне полагается работать, честно вкалывать, рано приходить и целый день гайбать на страну. Взятки мне не несут. Доходы у меня копеечные, и Катю мне не удержать, чего он и добивается. Я думаю, Глеб, сваливать и побыстрее, но не в пустоту же… может, к вам?