Стилистический талант Бернарда был поставлен на службу этой интуитивной мысли. Он писатель и знает это; он берет на себя эту ответственность и принимает требования, налагаемые ремеслом. Предисловия к его трудам и его литературная переписка свидетельствуют о его озабоченности тем, что во все времена занимало людей пишущих. Он испытывает опасения – которые античные риторы называли trepidatio – перед теми, от кого зависит его репутация и кто подвергает ее суду читателей: он словно извиняется, что пишет; оправдывается тем, что его об этом просят; заранее надеется на снисходительное суждение. Для каждой книги он ясно обозначает заглавие, обстоятельства и причины ее создания, цель публикации и избранный жанр. Он следит за тем, чтобы каждое произведение соответствовало законам, которые ему присущи и которые различны для разных жанров: послания, трактата, проповеди. К первому жанру относятся около пятисот его писем – вероучительных, дружеских, деловых. Два сборника этих писем последовательно увидели свет еще при его жизни; второй, более полный, был им лично проверен и пересмотрен. Туда входит одно длинное послание, адресованное архиепископу Санса и озаглавленное «Об обязанностях и поведении епископов». В 1145 году Готфрид Оксеррский поместит во главу сборника своего рода монастырский манифест, ставший легендарным. Это было послание, написанное юному Робберу, двоюродному брату Бернарда, бывшему послушником в Клерво, но потом перешедшему в монастырь Клюни.

Довольно скоро Бернарда стали просить записывать его наставления монахам. Именно таково происхождение первого из трактатов – «О ступенях смирения и гордости». К началу его служения аббата относятся также четыре «Проповеди в похвалу Пресвятой Деве Матери», где он дает свой комментарий на евангельский текст, связанный с Благовещением. Вскоре, около 1124 года, Гильом из Сен-Тьерри добьется от него вмешательства в споры цистерцианцев с монахами Клюни по поводу соблюдения монашеских правил, что Бернард и сделает, написав «Апологию». Небольшое сочинение «О благодати и свободной воле» будет посвящено тому же другу Бернарда. Кардинал – канцлер Римской Церкви получит от Бернарда трактат «О любви к Богу», а великий магистр Ордена тамплиеров – «О похвале новому воинству». Затем монахи монастыря Сен-Пьер из Шартра обратятся к нему за советом по поводу акривии и икономии, а ирландские монахи попросят написать житие святого Малахии – епископа, их соотечественника, умершего в Клерво во время одного из своих странствий. Наконец, в сочинении, названном «О размышлении», Бернард выскажет немало суровых и прекрасных советов высшему лицу христианского мира – бывшему монаху Клерво, ставшему Папой Евгением III. Однако все эти написанные по случаю сочинения – лишь малая толика в сравнении с великим трудом, начатым в 1135, над которым Бернард будет работать восемнадцать лет, так и не завершив его: с восьмьюдесятью шестью «Проповедями на Песнь Песней».

Литературное наследие Бернарда невелико. Он написал гораздо меньше, чем многие другие. Впоследствии его переписывали, перепечатывали, читали на Западе неустанно и повсюду. Доказательство тому – бесчисленные рукописи, которые сохранились вопреки всем разрушениям и опасностям, издания и переводы, которые появляются постоянно. Откуда такой успех? Объяснение только одно: качество его трудов – и по содержанию, и по форме выражения. Бернард – поэт, художник, музыкант и мыслитель. Все эти таланты сочетаются в его стиле, отразившем его образ мыслей и вкус.

Бернард – прирожденный писатель. Если верить Беранже, он писал стихи уже в юности. Готфрид Оксеррский, в начале пятой книги «Первого Жития» уверяет, что он писал до самого конца жизни и диктовал даже на смертном одре. Он находил радость в том, чтобы пробовать свои силы в совершенно разных литературных жанрах: сатире, портрете, сентенции, притче, богослужебном тексте, агиографической легенде, послании, проповеди, трактате, комментарии на библейские тексты. Однако его труды следует читать с учетом специфики, присущей каждому из них. Его современники делали это более непринужденно, чем мы, поскольку теснее были связаны с литературной традицией античности. Например, «Апологию» не нужно воспринимать как исторический документ, осведомляющий нас о клюнийских монашеских правилах, которые он обличает. Это, скорее, памфлет, написанный, чтобы принести пользу монахам Клюни, «пожурив» их. Поэтому в нем есть ирония, преувеличение. Шутка может иногда переходить границы хорошего вкуса (хотя в данном случае этого нет), но она вполне законна. Суметь после стольких других авторов с таким талантом и так по-новому осветить тему комической трапезы – застолья клюнийских монахов, дегустирующих вина и изысканные блюда, – вовсе не значит описать их истинное меню. Автор хотел бы напомнить о требованиях воздержания, заставив читателей улыбнуться. Монахи многих монастырей, не принадлежавших к цистерцианской ветви, пожелав иметь этот сатирический шедевр, должны были испытать благодарность к его создателю, который сумел принести им некоторую разрядку и вместе с тем преподать урок духовной жизни.