Позже, когда у подруги закончится виза и она больше не сможет меня встречать, я постепенно научусь проделывать весь этот длинный и небезопасный путь сама. Светло-русая мохнатая трава, метелки пальм и пышные водопады цветов бугенвиллии вдоль трассы будут сменяться срезами горной породы по обочинам, остроконечными минаретами черных елей и пушистыми соснами. Затем с высоты серпантина внезапно развернется три-Д панорама волнистых холмов и низин с игрушечными поселками вдали. Приехали. Иерусалим.

Изгиб трамвайных путей, желтая стена Старого города. Справа – наводненный людьми черный зев Шхемских ворот. Баб-аль-Амуд. Слева – посеревшие здания с синими ставнями, по балконам и заборам развешены яркие ковры. Плотная, мрачно закутанная платками толпа. Поначалу меня еще встречали в Вифлееме, впоследствии отпала и такая необходимость. “Уэнн фи саярат аль Халиль?” – “Где тут маршрутка на Хеврон?” Переполненный автобус, похожий на советский “пазик”. Улыбчивые арабские парни наперебой кидаются уступить мне место. Ведут себя вполне корректно – наши давно бы уже поинтересовались, где я живу, с кем и какой у меня номер телефона. Интересно, что они обо мне думают, за кого принимают? За чью-то жену, сестру жены, чью-то подругу? Без платка, но одета почти по форме – короткое черное платье поверх брюк. Главное, ни слова на иврите. А лучше его забыть. А еще лучше – закрыть рот и побольше молчать, чтобы не выскочило. Мне нравится тайком рассматривать лица. У них совсем другое, незнакомое, непривычное выражение. В лицах молодых женщин порой бывает что-то пугающее, потухшее, жесткое. Может быть, это привычка всю жизнь молчать? Я чувствую, как меняется мое собственное лицо.

Друзья и коллеги по работе не перестают за меня тревожиться и предлагают различные варианты замены:

– Ведь туда ходит еврейский автобус, для религиозных! С бронированными стеклами. Поезжай на нем, зачем рисковать?

– Вот тут-то как раз и самый риск, – приходится объяснять. – Не будут же палестинцы взрывать и обстреливать самих себя. К тому же, в еврейский автобус пускают только местных жителей религиозного квартала, у них специальное разрешение, а я кто такая? У нас такого разрешения не имеет даже гид – иностранным туристам на границе с Вифлеемом его меняют на местного. А когда в автобус входит солдат, я обычно показываю русский паспорт.

Другое дело, когда едешь одна. На КПП проверяют документы очень тщательно. Не нашли израильской визы – значит, гражданка. Я так однажды чуть не осталась ночевать на полу этого КПП, прямо под полицейским окошком.

Дело было как раз накануне Судного Дня, когда в Израиле с вечера перестает ходить любой транспорт, даже частный. Улицы абсолютно пусты, и кругом такая тишина, что, кажется, ты внезапно оглох.

– Тебе выходить, Вифлеем! – подсказывают в автобусе.

Выхожу и впрыгиваю обратно:

– Это не Вифлеем! Вифлеем я знаю.

– Это Вифлеем.

– Да нет же, это не Вифлеем, а какой-то тупик.

Тупик оказался официальной границей. Безлюдная местность, жухлые колючки, забор, одноэтажное здание КПП.

– Что собираешься делать в Вифлееме? – хорошо еще, что я догадалась нигде не упомянуть Хеврон.

– Меня ждет в гости моя русская подруга.

– У тебя нет израильской визы.

– У меня израильский паспорт. Вот.

– Покажи загран.

– Я не знала, что он тоже нужен.

– Тогда поезжай домой.

– Туда уже ничего не ходит, Судный день.

– Поезжай в Иерусалим.

– Там мне негде ночевать.

– А в Вифлееме, значит, есть где.

– И в Иерусалиме есть, но до них я тоже ничем не доеду. И они не доедут, время – пять часов. Разве что под Стеной Плача. Все, остаюсь ночевать здесь!