Ракитскому странно слышать от дедков такое грамотное, почти научное толкование явления «земного резонанса». Ракитский даже оглядывает их недоверчиво с головы до ног.

– Что такое? – усмехнулся Вороньков. – Смотришь, не обросли ли мы мхом с северной стороны? Нет, не обросли пока ещё. В общем, обрати на это самое серьёзное внимание. Взлетай сразу же так, чтобы от колёс до земли было не меньше метра. Для гарантии. И последнее, хотя в авиации слово «последнее» не любят. Ми-1 очень не любит взлёта с боковым ветром. Его может начать крутить относительно несущего винта, и ты ничего не сможешь сделать, чтобы парировать это вращение. Поэтому, взлетай строго против ветра. Откуда он у нас сегодня?

Ракитский сорвал несколько стеблей полувысохшей травы и подбросил их вверх.

– Хреново, – констатировал Никифорович. – Вот, как раз и хозяин подошёл. Давайте, попробуем развернуть его вручную. Прямо на дом надо будет взлетать.

Ракитский забрался в кабину. Осмотрел приборную панель. Всё привычно, почти как в самолёте.

– И я с тобой, – пожелал Зубастик.

– Давай, лучше я вначале слетаю сам, а потом с тобою, – сказал Ракитский и попросил жестом отойти подальше от вертолёта и технарей, и Зубастика.

– Что, волнуешься? – спросил Никифорович Зубастика.

Зубастик в знак чистосердечного признания согласно кивнул.

– Да ты не бойся! Раз человек взялся, значит, у него есть уверенность, – подбодрил Вороньков. И чтобы как-то отвлечь Зубастика от переживаний, сказал:

– Стоят две женщины, наблюдают, как взлетает вертолёт. Одна из них спрашивает другую:

– Скажи, а зачем вертолёту такой большой винт?

– Это чтобы лётчику не было жарко.

– Да не может такого быть, – не поверила собеседница.

– Как не может быть? Я сама видела: как только винт остановился, лётчик сразу мокрый от пота стал!

Сжатый воздух из баллона с необычными звуками, то напоминавшими иногда мучительный стон, то скрип открываемой двери с проржавевшими петлями, плавно раскачивая вертолёт, раскручивал вал мотора. Наконец, мотор, огласив округу громким выхлопом. выбросил голубое облако и устойчиво заработал на малых оборотах. Лопасти несущего винта с шумом полетели над головой.

Ракитский не стал закрывать левую дверь, и зрители с почтительного расстояния могли наблюдать, как он плавно потянул вверх рычаг шаг-газа.

Вертолёт, раскачиваясь, завис на несколько секунд, наклонил нос и неожиданно ринулся прямо на дом Зубастика. В этот момент он чем-то напомнил разъярённого быка на испанской корриде, несущегося на невозмутимо стоявшего тореадора. Антенна, наклонённая вперёд над кабиной, только усиливала это сходство. При этом, вертолёт едва не зацепил передним колесом грядку на огороде, проскочив буквально в одном сантиметре от «земного резонанса».

Это обстоятельство моментально вышибло испарину на лбу Никифоровича, перед глазами которого тут же нарисовалась картина вертолёта, разлетающегося на мелкие фрагменты. Лет сорок тому назад он насмотрелся таких сцен, и они запомнились ему на всю жизнь.

В наше время Никифорович, получив возможность ознакомиться с неограниченным количеством американских фильмов, называл теперь катастрофы одним ёмким словом: «Голливуд».

Вертолёт почему-то не набирал высоту, и деревенский дом Зубастика от прямого попадания в него вертолётом спасло только то, что между ним и сараем оказалось достаточное расстояние, чтобы Ми-1 проскочил в этот зазор.

Поднимая дорожную пыль, а вместе с нею и кур, разомлевших в ней в этот летний жаркий день, Ми-1 развернулся вдоль деревенской улицы. Куры, поднятые воздушным потоком от несущего винта, панически махали крыльями, пытаясь удержаться в воздухе. Но, падали, кувыркались, и, едва очнувшись, бросались в ближайшие подворотни спасать свои почти никчемные жизни.