Хашар судорожно сглотнул и, не поднимая взгляд от пола, начал говорить:

– Господин, вчера в подземелье замка были доставлены вор и работница дома терпимости.

Махтаар налил из графина напиток и опрокинул в себя, кашель прошел мгновенно.

– Так мало… – советник появился в черном атласном костюме, состоящем из мягких штанов и рубахи, поверх накинул такой же черный халат. – Я могу надеяться, что хоть кто-то из них мне подходит?

Секундная пауза и слуга прошелестел:

– Боюсь, что нет, господин, – плечи Хашара чуть заметно напряглись.

– Какая жалость, Хашар, – разочарованно произнес Махтаар и вытянул из столешницы тонкий прут, – но ты же понимаешь, что это значит? – сочувственно спросил он. – У меня был очень скверный день.

Хашар громко втянул воздух и, молча, встал на колени. Расстегнул ливрею, и снял через голову нижнюю нательную рубашку. Вся спина слуги была усеяна шрамами, белыми рубцами и кое-где недавними синяками.

– Хороший мальчик, – с грустью в глазах сказал Махтаар и погладил слугу по голове, но Хашар, не сумев сдержать своего отвращения, еле заметно постарался уйти от этого прикосновения.

Советник это почувствовал, и вся тщательно сдерживаемая ярость выплеснулась на поверхность.

– Или плохой? – оскалившись, зло зашипел Махтаар, больно стискивая волосы слуги и запрокидывая его голову. Его темные глаза налились скрытым безумием, а рот скривился в сумасшедшей улыбке. В уголках губ уже начала скапливаться пена.

– Плохой! Плохой! – истерично запричитал советник и отошел за спину Хашара.

– И чтобы не смел упасть в обморок, понял меня, гниль? – занес руку, и кнут первый раз прошелся по спине слуги. Махтаар безумно улыбнулся. – Плохой, плохой, гниль, падаль! – быстрые удары и кровь начала сочиться из ран на спине Хашара. Кнут потяжелел, с него то и дело срывались тяжелые капли вниз в дорогой, бордово-красный куместанский ковер.

Хашар закрыл глаза, и до боли закусил губу, стараясь не издать ни звука, думал о том, что в шрамированной спине есть свои преимущества. Кожа теряет чувствительность. Думал о своей родине, с ее степями и просторами, думал о лошадях. Неожиданно любимое лицо появилось перед его внутренним взором, он мысленно весь потянулся к ней, его любимой дорогой Арюны, но очередной удар прошелся по ребрам и ослепил болью Хашара. Потом он вспомнил лицо мальчишки, который сейчас сидел в темнице, тот самый вор, который стащил три лепешки у нерасторопного торговца. Сегодня до конца дня его должны перевести в комнаты присмотра и распределения, а дальше выяснят, есть ли у него семья, и если нет, то отправят на перевоспитание, может ему повезет, и он обучится какому-нибудь ремеслу. Демон раздери, он обязан выучиться и стать достойным человеком.

Махтаар замедлился все реже и реже нанося удары по окровавленной спине.

Сейчас Махтаар уже был спокоен, контроль, который он, казалось, утратил, вернулся. Он недоуменно взглянул на спину своего слуги. Ему не было жаль никого, кроме себя. Посмотрел на свои руки, сжимающие прут и недовольно скривился. Подошел к столу и достал шкатулку, в которой хранилась ветошь и пара бутыльков какой-то жидкости. Он с любовью смочил жидкостью тряпку и бережно начал оттирать прут от крови. Потом занялся руками, тщательно омывал каждый палец, аккуратно и педантично протирал каждый из своих перстней, проверяя на свет. Повторял эти действия снова и снова.

– От тебя сегодня много грязи, Хашар.

И продолжил разглядывать прут, потом как будто впервые обнаружил слугу, по-прежнему стоящему на коленях, у себя на полу в комнате, ласково заговорил: