– Из "Коммерсанта"? – его голос прозвучал глухо, будто доносился из другой реальности. Пальцы непроизвольно сжали её руку. – Не забыл. Хотя… – он повернулся, и в его глазах вспыхнуло то самое опасное пламя, – мне не нравится, как он копался в архивах моих операций.

Тишина в салоне стала густой, как кровь. Д. почувствовала, как по её спине пробежал холодок:

– Ты думаешь, он что-то знает?

Aurus резко свернул на Садовое кольцо, и фонари высветили его профиль – жёсткий, как скала в Пальмире. Губы сжались в тонкую нить:

– Все всё знают. Но не все понимают цену этим знаниям.

Она прижалась к его плечу, вдыхая знакомый запах – дорогая туалетная вода, смешанная с порохом и чем-то неуловимо его:

– А если он заговорит про Бахмут?

Его рука внезапно обхватила её талию, притягивая так близко, что она почувствовала твёрдый металл кобуры под пиджаком. Губы коснулись её уха:

– Тогда я напомню ему, как быстро стирается человеческая память.

В его голосе не было угрозы – только холодная констатация факта, от которой у неё перехватило дыхание. Она вцепилась в его рукав:

– Ты же не…

Он рассмеялся – низко, глухо, как тогда в подвале разрушенного дома в Пальмире:

– Нет. Но если понадобится – научу.

В этот момент машина нырнула под мост, погрузив их в абсолютную тьму. Как в том бункере под Бахмутом. Как в задымлённом коридоре разбомблённой школы. Как во всех тех местах, где они оставили части себя.

Когда свет вернулся, его пальцы уже были переплетены с её – крепко, неразрывно, как сплетённые стволы деревьев после взрыва. За окном мелькали огни ночной Москвы, но здесь, в этой движущейся крепости, существовали только они – и невысказанная правда, витавшая между ними гуще дождевых туч.

Проснулся он раньше, чем обычно. Д. ещё спала, укрывшись одеялом до подбородка, а её волосы растрепались по подушке. Он осторожно встал, чтобы не разбудить её, и вышел на балкон.

Воздух был свежим после ночного дождя, но в нём уже чувствовалась предстоящая жара. Внизу, во дворе, дворник лениво подметал тротуар.

«Хороший день для плохих новостей», – подумал он.

Завтрак приготовил в тишине. Кофе, омлет с трюфельным маслом, тосты. Д. обожала это сочетание, хотя сама никогда не признавалась, что любит дорогие продукты.

– Ты уже в форме? – её голос прозвучал с порога кухни.

Он обернулся. Она стояла в его рубашке, которая ей была велика, но от этого выглядела ещё сексуальнее.

– Почти. А ты?

– Я сегодня не тороплюсь.

Она подошла и обняла его сзади, прижавшись щекой к спине.

– Ты нервничаешь из-за интервью?

– Нет.

– Врёшь.

Он усмехнулся.

– Ладно. Немного.

– Тогда вот что… – она провела пальцем по его груди. – Если станет тяжело, представь, что я рядом.

– А ты не будешь?

– Нет. У меня своя битва сегодня.

Он нахмурился.

– Какая?

– Обед с моей матерью.

Он замер.

– Ты что, серьёзно?

– Абсолютно.

– Д…

– Не бойся, я её не убью. Хотя… – она игриво прикусила губу.

Он рассмеялся и потянул её к себе.

– Ты мой личный кошмар.

– И твоё самое приятное наказание.

Просторный зал дышал ледяным величием власти. Лощёные стены цвета воронёной стали, лишённые даже намёка на декор, отражали тусклый свет люминесцентных ламп, создавая ощущение нахождения внутри гигантского сейфа. Массивный дубовый стол, отполированный до зеркального блеска, напоминал скорее операционный стол, чем мебель для переговоров. На нём – только три предмета: стакан с водой, в котором кубики льда уже начали таять, оставляя на стекле мокрые дорожки, чёрный кожаный портфель с биркой "Совершенно секретно", и бронзовая пепельница в форме снаряда – подарок от "коллег" с Уралвагонзавода.