– Ладно, молодой человек, – похлопал он меня по руке. Мне пора, сегодня много пациентов, а вы тренируйтесь, разрабатывайте себя– так сказать. До встречи и удачи вам, – и быстренько выскочил из моей палаты.

Возможно он действительно торопился, а возможно увидел в моих глазах всполохи все очищающего костра. Пока копаться в своей новой памяти меня не вставляло. Для того что бы продолжать, надо собраться с духом, так что чуть позже, а пока нужно встать, сходить позавтракать. Что я и сделал спустившись на лифте на первый этаж.

В ресторане никого не было. Наверное пациентам, а особенно зажиточным в падлу вставать так рано ну и бог с ними, съесть свой завтрак в одиночестве -это даже лучше, а то вдруг полезет кто ни будь с расспросами. Разговаривать ни с кем не хотелось. Посреди зала стоял большой стол с начищенными до нереального блеска мармитами, под крышками которых находилась еда на любой вкус. Взяв чистую тарелку, начал приподнимать крышки, заглядывая в каждый мармит, проверяя его содержимое. Овсянка– не хотим. Следующий– вареные диетические сосиски– не хотим, яйца жаренные, яйца варенные тоже не хотим. Дальше. Дальше я остановил себя на мысли– это я не хочу или же Штефану такая еда не нравиться. Так, Яр, срочно вспоминай что ты любишь? А чего тут вспоминать. Вот оно– под одной из крышек находились блинчики с творогом. Я точно знаю, что Яр Ковалефф очень любил когда мама готовила ему на завтрак блинчики с творогом. Я мог съесть их много, очень много. Положив горячие блинчики себе на тарелку, щедро плюхнув на них несколько больших ложек сметаны, взяв в руки столовые приборы и налив себе из аппарата огромную кружку капучино -молочная воздушная пенка буквально выползала из кружки, проследовал за самый дальний столик в углу. Пока ставил кофе, несколько капель пролилось на белоснежную скатерть. «Как всегда» – почему то радостно подумал я, ведь Яр Ковалефф обычно, как правило, всегда проливает кофе -значит я это я. Хорошо.

Немного успокоившись, отрезал кусок блина, щедро макнул его в сметану, запихнул в рот. Чего ж не вкусно то? Так… и опять сомнения. Здесь просто безобразно готовят или же это Штефан по какой то причине не любит блинчики с творогом? Прекращай. Профессор же ясно объяснил тебе, что пока память Штефана закрыта, она не может влиять на твое сознание и вообще не может. Кто то внутри меня называемый внутренним голосом тут же задал вопрос:» А интересно, что из блюд любил Штефан? Давай узнаем, а?».

– « Не сейчас», – отдернул я свой внутренней голос.– «Дай спокойно поесть.»

Тот не успокаивался.

– « Ну давай узнаем, интересно же».

Я сразу вспомнил старый анекдот– Америка, Дикий запад, индейцы поймали ковбоя, привязали его к столбу. Внутренний голос говорит ковбою: « Не ссы, держи себя смело и уверенно». Что тот и делает. Дальше индейцы задают различные вопросы ковбою, внутренний голос говорит ему: « Не смей отвечать на их вопросы». Ковбой молчит как рыба. « Когда к тебе подойдет вождь племени, то плюнь ему в рожу», – говорит внутренний голос. Ковбой собрав побольше слюны, плюет в лицо вождю. « Ой, что теперь будет!!» – панически орет внутренний голос и исчезает.

Вот сейчас со мной происходит что то похожее. Мой внутренний голос постоянно меня подзуживает, но я не ковбой, я ему не поддаюсь. Кое как запихал в себя невкусный завтрак. Вернулся в палату, очень не хочется продолжать копаться в чужой памяти, но понимаю что надо. Включаю воображаемый маятник и проваливаюсь –« Мне четырнадцать, сижу за партой, за соседней партой сидит она, Агнесса, девушка о которой я думаю днем и ночью – мелкие черты красивого лица как будто набросанные талантливым художником карандашом на мольберте, русые волосы собранные в толстенную косу, длинная шея, возле правого уха на шее небольшая родинка, в розовых мочках ушей маленькие, фионитовые сережки в виде сердечка, на щеках румянец. Она склонилась над тетрадью и прилежно пишет сочинение, смешно корча носик и шевеля губами. Вдруг она останавливается в задумчивости, грызет ручку, видимо не зная как продолжить. Моя тетрадь девственно чиста, я пока не написал не строчки, я как безумный продолжаю безотрывно смотреть на нее, на ее курносую, упругую грудь, на ее смуглые оголенные ноги переплетенные под партой в хитрый узел. Я так возбужден, что ничего не соображаю. Агнесса видимо почувствовав на себе взгляд, оборачивается и окидывает меня зелеными, насмешливыми глазами. Я сразу же утыкаюсь в свою тетрадь, делаю вид что пишу сочинение. Когда она отворачивается продолжаю украдкой следить за ней. Звонок означает конец урока. Фрау Менге собирает тетради. Моя по прежнему пуста -ни строчки, ни буковки, а ведь тема серьезная – «Как я люблю Рейх». Прибежав со школы одуревший, одурманенный, весь млея от сумасшедшего желания, забираюсь под душ, что бы хоть как ни будь прийти в себя, смыть это наваждение. Но душ не помогает, а наоборот капли с силой бьющие по телу еще сильнее заводят, я не в силах больше сдерживаться, трогаю себя там не переставая ни на секунду думать об Агнессе. «Стоп! Хватит! Я выныриваю из чужих воспоминаний. Черт побери, Штефан Дорн, что за хрень может мне кто ни будь объяснит как мне, Яру Ковалеффу может помочь в борьбе с Рейхом твое оннанирование. Как и какой рукой ты это делаешь мне совершенно не интересно. Так немножко надо отдохнуть и продолжим.»