А солнечная погода пока радовала и добавляла чуточку оптимизма. Но жаркий микроклимат места, после прежней адаптации на ледниках, отнимал свою порцию сил. Одежда стала влажной от пота, который и глаза стал разъедать, стекая со лба. Вот и казахстанское лето! Часы мои стояли, а на небо, для ориентации по солнцу, я не смотрел, в пылу этой гонки. Да в глубине души, наверное, даже не хотел знать, в этот день, в котором часу я прохожу тот или иной участок. Может, даже мой внутренний умник боялся того, что ночь меня застанет на втором леднике, что лежит за перевалом, а может об этом говорила моя интуиция… Не хотел я этого ни знать, ни признать, ведь без костра мне не видать ни горячего ужина, ни горячего питья. Ещё и обсушиться желательно будет. А здесь, на Капчале, ни деревца, ни кустика, и даже укрыться от непогоды негде.

Угол подъёма увеличивался, и от нагрузки становилось всё жарче. Парило перед дождём, и я попытался ускориться. Хребет передо мною рос, всё больше закрывая северную часть неба. Тропа вела меня прямо к скалам, где за крутым травяным яром река Капчал падала водопадом, шум которого пока был еле слышен. Сориентировавшись, я понял, что нахожусь уже на траверзе своего перевала, и круто повернул вправо (в его сторону), сойдя с тропы, которая вела, видимо, параллельно водопаду. Чтобы не терять время на этот крюк по удобной тропе, я полез по травяному склону в лоб, на крутой яр. Осторожно ступая по сочной траве, я всем своим намерением «цеплялся» за землю, веря, что никакая сила не сорвёт меня с этого скользкого склона. Минуты кратно удлинились, перспектива не просматривалась. Но не прошло и часа, как крутизна склона стала уменьшаться, идти стало полегче.

И только тут я, с досадой на себя, вспомнил о своём обещании Любе – оставить ей записку. Остановившись на несколько секунд, я оглянулся, чтобы разглядеть ту развилку на тропе, что незаметно проскочил, наверное. Но отсюда даже тропы не было видно. Вернувшись мысленно назад, я вспомнил, что на монотонном этом травяном ковре я не мог не заметить развилку. Это значит то, что она была, вероятно, дальше, впереди, и я просто не дошёл до неё, свернув сюда с тропы. Ведь «взлетел» сюда, как птичка, выпорхнувшая из клетки зависимости. И, опьянённый новыми ощущениями одиночного похода, я уже машинально отодвинул в прошлое и это своё обещание. Внимательно осмотрев такой же голый противоположный склон, куда планировали идти мои бывшие одногруппники, я не увидел ни палатки, ни Игоря. Всё, кроме троп, просматривалось до ледников и скал хребта. Значит, можно с большой долей вероятности предположить, что Игорь вчера просто забурился глубоко в тот лес, а ребята дальше опушки не пошли. Не мог же он, конечно, бросить их без палатки и перевалить в одиночку в Кучерлу. А значит, моя записка роли не играет совсем, раз Игоря на этих склонах нет. Он, наверняка, теперь уже сам нашёл свою группу. Мне же совсем не хотелось терять время на час – другой, чтобы вернуться, искать развилку, которую даже не вижу отсюда, дабы выполнить обещание.

Так я успокоил (не до конца, конечно) себя и, не оставляя больше выбора, рванул вперёд, как в бой, из которого не возвращаются, не победив. Беззвучно, по сырой траве я, неожиданно резко, вышел с крутизны на горизонтальную поверхность зелёного яра. И перед собой, метрах в пяти, на секунду, заметил сидящего огненно-рыжего, здоровенного сурка. Так близко и такого здорового я в жизни ещё не видел. Он сидел на большом валуне, своей толстой задницей повернувшись ко мне. Услышав или почуяв меня, в ту же секунду зверёк пронзительно свистнул, видимо, объявляя тревогу другим, и мгновенно подпрыгнув с камня, юркнул в норку под ним. В полёте его жирное тело, отъевшееся за лето, грациозно и волнообразно вибрировало, играя красивой шкуркой. А боковым зрением я едва успел уловить такое же движение десятков его собратьев по всей широкой поляне.