Я недоуменно свожу брови. Что он пытается сказать? Что хочет объяснить? Неожиданно разговор приобретает острый характер, и я смело расправляю плечи.

– Но моя мать не была такой. Она…

– Что, Зои?

И внезапно… я замолкаю. Не знаю, что сказать! Горло сводит судорогой, и мне становится так обидно, что хочется провалиться сквозь землю. Черт подери, пусть мама и носила подобные вещи, она была моей матерью, и я ее любила, и я никогда ни при каких обстоятельствах не назову ее… шлюхой. И пусть все думают иначе. Мне наплевать. Откидываюсь на спинку стула и скрещиваю на груди руки.

– Может, я была не права. Но у меня не оставалось выхода.

– Зои, ты всегда можешь позвонить мне или Саше.

– И что? Может, вы еще за меня и со всеми этими избалованными кретинами разберетесь?

Пожалуй, я задаю вопрос слишком громко. Несколько посетителей обращают на меня внимание, и мне тут же становится дико стыдно. Пообещала ведь вести себя прилично.

– Прости, – вновь извиняюсь я. – Случайно вырвалось.

– Ничего страшного. – Константин не ругается, однако я чувствую, как от него волнами исходит неодобрение. Нам приносят чай, горячую выпечку, но мне не до еды. Чувствую себя паршиво. – Давай поговорим о чем-нибудь другом, – внезапно предлагает отец. – Маргарита когда-нибудь говорила обо мне?

– Нет. Никогда.

– И как же она объяснила то, что вы живете одни?

– Люди одиноки, когда до них нет никому дела. Вот и нас все кинули. Я не знаю, что произошло у вас, но родители мамы прекратили с ней общение сразу после моего рождения. Так что бабушку с дедушкой я тоже никогда не видела.

– Они были странными людьми, – отпивая чай, шепчет Константин.

– А ты?

– Что я?

– Почему ты ее бросил?

Этот человек отставляет белую кружку и глубоко втягивает в легкие воздух.

– Маргарита сама ушла, Зои.

– Что? Серьезно? – Я недоверчиво прыскаю. – Шутишь? Моя мама сама решила голодать, танцевать на блестящих табуретах? Правда?

– Она приняла решение.

– А ты ей не помешал.

– Нет.

– Почему? – Я округляю глаза. – Почему ты не остановил ее?

– Я не мог. Это сложно объяснить… – Константин пожимает плечами. – Так вышло.

– Что вышло? Она была не из вашего круга? Не подходила внешне? Или что? Скажи, давай, потому что моя мать была самой красивой женщиной из всех, что я видела.

– Мы познакомились слишком поздно, Зои. Я уже был женат на Елене.

– Что? – Меня словно окатывают ледяной водой. – Женат?

– Да. Едва Маргарита узнала о том, что Елена ждет ребенка, как тут же…

– О боже.

Я хватаюсь руками за лицо и с ужасом смотрю на человека, сидящего напротив.

Былая легкость испаряется. Я забываю о том, как мы шли по мосту, как смотрели на дома и молча наслаждались весенним воздухом. Теперь я вижу безответственного человека, едва не разбившего на части несколько дорогих ему жизней.

– Но почему ты пропал? Мог бы помогать. Хотя бы немного. Я знаю, это наивно, но… вы ведь в состоянии позволить себе подобную мелочь.

– Я пытался, правда пытался ее найти, – горячо восклицает Константин, но я ему не верю. – Ничего не вышло. А затем, да, я опустил руки, у меня родился сын, надо было жить дальше.

– Ты не знал, что мама беременна?

– Нет. Более того, Зои, о твоем существовании я узнал относительно недавно!

Не знаю, что испытывать, не знаю, что ощущать. Прошлое сто́ит оставлять в прошлом. Но гордость и обида – два слишком сильных чувства. Они жгут изнутри, заставляют давиться собственными мыслями. И сейчас, как бы упрямо я ни старалась держать себя в руках, меня тянет кричать во все горло.

– Зои, ешь.

– Не хочу.

– Почему? Тебе не нравится?

– Мне просто… – запинаюсь и покачиваю головой, – просто не хочется.