«Ну ты и придурок! – про себя выругался Гордиевский. – Ещё и чемодан оставил на тротуаре. Вот сейчас закрою дверь и не пущу тебя больше! Впрочем, откуда он узнал код? В подъезд-то как вошёл?»

Через пять минут прыщавый гость вернулся, тихонько закрыл за собой дверь и сконфуженно приземлился на пуфик.

– Походу, чемодан пропал, – наконец выдавил он из себя, стараясь не смотреть на Максима. – И что теперь делать? У меня там новый планшет!

***

Пока Гордиевский глотал остатки палёного бренди, купленного у местных умельцев, его гость, ничтоже сумняшеся переместившись за кухонный стол, рассказывал о своих злоключениях.

Постепенно Максим стал понимать, что к чему: по-видимому, Мишель решил избавить отпрыска от мобилизационного капкана и не придумал ничего лучше, как дать ему карт-бланш и адрес Гордиевского в придачу. Правда, первые полгода парнишка, штурмовавший Верхний Ларс8 вместе с друзьями по несчастью, пересидел где-то в Батуми, однако когда его в очередной раз турнули из снова подорожавшей квартиры – близился отпускной сезон, – он не преминул вспомнить про «дядю Макса» и на последние купил билет в Стамбул.

Всё это прыщавый малый излагал путано, как будто отвечал на заранее проваленном экзамене. Ещё минута – и он просто разрыдается, как пить дать…

– А почему Мишель сам мне не написал? Ему сложно, что ли? – недоумевал Максим, хотя сам прекрасно знал почему.

Шаневич не только кинул его в ходе банкротства их фирмы, списав на Гордиевского всё что можно, но и ухитрился задолжать ему три тысячи баксов. Единственное, что удерживало Максима от того, чтобы послать Мишеля на три буквы, был тот факт, что бывший партнёр каким-то образом отмазал его от условного, но всё же неприятного срока: Гордиевскому вменяли незаконные операции с валютой. Кроме того, Шаневич исправно переправлял почту с его московского адреса, состоявшую преимущественно из исков по алиментам: таким образом Максим узнавал сумму своего долга и время от времени, скрепя сердце, его гасил и даже пару раз отправлял жене деньги просто так, для очистки совести.

– Я же сам вам звонил, – в десятый раз повторил Жорик, вопросительно глядя на бутылку с бренди.

Максим молча достал ещё один стакан и налил ему: ладно, теперь уж пусть пьёт, разницы никакой…

– Деньги у тебя есть? Тут хостел недалеко, пятьдесят долларов в неделю.

– Ой… – Жорик хлебнул из стакана и закашлялся. – Это коньяк? Крепкий… Нет, в хостел я не могу. У меня аллергия.

– Чего? – в который раз удивился Максим, хотя удивляться уже было нечему.

– На постельных клещей аллергия, понимаете? Там же не обрабатывают подушки. Средство надо специальное, премиальное. У меня… Ой, шит9, в чемодане осталось! Как думаете, мы его найдём? – озабоченно добавил Жорик.

«„Мы“! – подумал Максим. – Ну и наглец!»

– Вот что, дружок, хочешь не хочешь, здесь тебе оставаться нельзя. Сам видишь, не Версаль, – усмехнулся он, окинув взглядом свою скромную студию.

– А вы были в Версале? – с надеждой отреагировал его гость.

«Господи, кого же мне это всё напоминает? – подумал Гордиевский. – Ну конечно, Лариосик! Вот ещё «Дни Турбиных» на мою голову!»

– Пошли, я тебя устрою в гостиницу, где-нибудь здесь рядом, хоть на одну ночь. Сколько у тебя есть?

– Чего? – с испугом спросил Жорик.

– Денег, естественно! – проворчал Гордиевский.

Он прекрасно понимал, что даже если сейчас дозвонится до Мишеля, это не поможет: денежные переводы из России в Турцию так просто не проходили.

– Ну, пошли! – властно заявил он и решительно направился к двери.

Уже стоя на пороге, Максим обернулся. Жорик переминался с ноги на ногу посреди его крохотной кухни, сняв очки и нервно теребя руками джинсовый рюкзак. Всем своим видом он чем-то напоминал тех самых малышей из выпусков новостей, которых вытаскивали из обстрелянных фашистами подвалов, – почему-то это была единственная ассоциация, приходившая на ум Максиму. В довершение картины у новоявленного Лариосика по щекам потекли непритворные детские слёзы, которые он поспешно вытер грязным кухонным полотенцем.