В зеленой спальне тоже все хорошо, без каких-либо подвохов. Все на своих местах. Я снова удивляюсь, как этот вычурный стиль оказался в моем идеальном доме, пожимаю плечами и возвращаюсь в холл. Что ж, проверим танцевальный зал. Я осторожно приоткрываю дверь, просовываю только голову, чтобы быстро убежать, если что-то или кто-то там меня подстерегает, но все нормально, тихо. Я аккуратно закрываю дверь, зачем-то стараясь не шуметь, затем поднимаюсь по мраморной лестнице.

Подхожу к своей комнате. Она закрыта!

Как? Снова?! За что мне это? Что за наказание?

Отчаянно дергая ручку, я все еще надеюсь попасть внутрь, но ничего не получается.

Я отступаю на пару шагов назад, ощущаю, что уперлась спиной в перила, и осматриваю дверь. Мне хочется ее выломать и разнести в клочья!

Вдруг я замечаю, что дверь соседней комнаты, которая раньше была заперта, приоткрыта на пару сантиметров, и оттуда исходит холодноватое свечение.

Злость моя улетучивается и сменяется диким, каким-то животным страхом. Я и не хочу туда идти, и боюсь, но тело само, против моей воли, двигается в направлении этой новой комнаты. Каждый шаг дается максимально тяжело, как будто ноги превратились в бетонные сваи.

Шаг. Еще шаг. Неизвестность парализует мысли и чувства, но я неумолимо приближаюсь к приоткрытой двери. Я стою напротив, вижу, как моя левая рука медленно поднимается, явно намереваясь толкнуть дверь. Я против! Я не готова! Я не хочу!

Но это происходит. Дверь медленно открывается, и я вижу…

Нет, этого не может быть! Там, посередине пустой белой комнаты, стоит моя мама. Очень худая и бледная: ключицы заостренно торчат между тонких бретелек длинной шелковой бежевой ночной сорочки. Она стоит неподвижно, руки безжизненно висят вдоль изможденного тела, лицо чуть опущено, глаза смотрят как будто сквозь пол. До смерти испугавшись, я делаю глубокий, затяжной вдох. Затем мама слегка поднимает лицо, и на меня смотрят ее полные горя и страданий глаза.

– А-а-а-а-а-а! – я в ужасе кричу, мчась по второму этажу, затем по лестнице вниз, и пулей вылетаю на крыльцо.

Ощущая порывы холодного ветра и хлещущие струи дождя и не обращая внимания на бурю и клокочущее море, бегу что есть сил в сторону пещеры. Перед самым входом в нее оглядываюсь на мгновенье – никого! Вбегаю в пещеру, еще больше промокнув под водопадом. Шумно дышу, сгибаясь почти пополам и одной рукой держась за стену, а другой – за левый бок, который пронзила сильная боль. Немного отдышавшись, аккуратно, стараясь не попасть опять под воду, вглядываюсь вдаль сквозь струи дождя. Никого. Слава богу, никого! Только холодно, безумно холодно. И внутри у меня все сжалось от ужаса.

Я сажусь на пол в глубине пещеры, облокотившись спиной о каменную стену, и почти с тоской вспоминаю то время, когда здесь была непроницаемая стеклянная преграда. Закрываю глаза, наполнившиеся слезами…

***

Проснулась я в ледяном поту. Меня колотил озноб – не знаю, от холода или страха. Я села на кровати, укуталась в одеяло, обхватила колени и в каком-то приступе временного помешательства, раскачиваясь вперед-назад, повторяла:

– Это не моя мама, это не моя мама, это не моя мама… Я не знаю, кто это, но это не моя мама, это не моя мама…

Неизвестно, сколько я так просидела, но сознание вдруг прояснилось. Я посмотрела по сторонам, поняла, что уже пора вставать, чтобы успеть на учебу. Увиденный во сне образ периодически всплывал в памяти в течение дня, и мне вновь становилось до жути страшно. Я гнала от себя эти мысли, старалась отвлечься. Большую часть времени получалось. Но, придя домой вечером, я с ужасом поняла, что ночью придется снова ложиться спать.