Народ никогда не предвидит бедствий, которые ему готовят. Можно отлично превратить его права в мнимые, можно подорвать самые основы свободы, он не замечает своего несчастья, пока его не почувствует, пока в его ушах не прозвучат имена осужденных, пока он не увидит, как течет потоками кровь граждан. Тогда, придавленный тяжелым ярмом, он, исполненный ужаса, смотрит в глаза своей судьбе.

Чтобы остаться свободным, нужно быть постоянно настороже по отношению к правящим; нет ничего легче, чем погубить того, у кого нет недоверчивости; слишком большая беспечность народов всегда является предвестником их порабощения.

Но так как постоянное внимание к общественным делам не под силу большинству, к тому же всегда занятому своими личными делами, важно, чтобы в государстве были люди, которые следят за действиями правительства, разоблачают честолюбивые замыслы, бьют тревогу при приближении грозы, пробуждают народ от летаргического сна, показывают ему пропасть, которую роют под его ногами, и торопятся указать того, на кого должно пасть общественное негодование.

Вот почему наибольшим несчастьем, которое могло бы выпасть на долю свободного государства с сильным и предприимчивым государем, явилось бы отсутствие открытых споров, общественного возбуждения партий. Все погибло, когда народ становится безучастным и перестает участвовать в делах, не беспокоясь о сохранении своих прав, тогда как свобода всегда возникает из огня возмущения.

Для сохранения свободы необходимо, чтобы народ всегда был готов принять сторону угнетенных против государя. Когда граждане разделены в своих частных интересах, их порабощают по частям, и тогда наступает конец свободе. Но не будучи склонными к решительному выступлению в защиту чужих прав, каждый, прежде чем подняться в их защиту, должен убедиться в многократном ущемлении своих собственных прав. Трудно поэтому даже представить себе, какие преимущества извлекаются правительством из этого недостатка мужества при отпоре его неправым действиям и как важно для дела свободы не быть столь податливыми.

Я вовсе не стремлюсь к тому, чтобы всякий раз обращаться к насилию; но под предлогом сохранения общественного спокойствия безмятежные граждане не замечают, что они не выигрывают благодаря своей трусливости ничего иного, кроме все более дерзкого притеснения, и открывают еще больший простор для тирании, так что, когда, наконец, они захотят пресечь ее дальнейшее развитие, будет поздно.

Кощунственное властолюбие толкает правительство к посягательствам на свободу общества; трусливость самих народов, вот что дает возможность ковать им цепи. Сколь ни честолюбивы государи, они были бы куда менее предприимчивы, если бы путь к самодержавию всякий раз был сопряжен для них с необходимостью насилия.

Внимательно пробегая летописи деспотизма, иной раз с изумлением видишь горсть людей, повергающую в трепет целую нацию. Неуместная умеренность народов, роковая склонность к разобщенности, – вот причины этого странного явления. Ибо откуда взяться гласу общества, когда каждый хранит молчание?..

Управляя как самодержцы, государи используют предрассудки. Сами они вполне отдают себе отчет в этом: даже если они предприимчивы, смелы, грозны, они все же не дерзают открыто попирать законы. Какие бы преступления ни совершали государи, они всегда стремятся прикрыть их какой-либо завесой и всегда заботятся о том, чтобы не слишком волновать умы.

Предрассудки основаны на невежестве, невежество же крайне благоприятно для деспотизма.

Это оно, держа повязку перед глазами народов, препятствует им познать собственные права, уяснить ценность этих прав и защитить их.