Здесь нужно всегда смотреть себе под ноги. Среди разбросанного мусора увидел хвостовик от мины, который местные обложили кирпичами. Но эта конструкция едва заметна в покрывале из осколков, камней и прочего хлама. Наступить на такой «подарок» крайне легко. В одном из таких дворов встретили пожилого мужчину с баулами и паками с бутылками с напитками.

– Что ты меня снимаешь? Снимай лучше туда, освободитель, – указал пальцем вверх. – На старости лет остался бомжом. – Мужчина показал на одну из квартир, которая осталась без окон. Для того, чтобы понять, что внутри, нужно было подняться на верхние этажи бетонной коробки.

У входа в подъезд стоял его сосед. Первый мужчина посоветовал сходить на склад, там остались еще напитки.

– Скоро их не будет. Только пиво и алкоголь остались.

Из черноты подъезда вышла женщина. Увидела людей с камерами и стала приглашать в подвал. Как оказалось, там лежала еще одна жительница дома. Татьяна Дмитриевна уже месяц находится в тяжелом состоянии. У нее сахарный диабет, ногу ампутировали. С началом боевых действий ее состояние ухудшилось.

– У меня сахарный диабет. Началась гангрена второй ноги.

– Вам предлагали эвакуироваться из города?

– Нет, никто не предлагал.

Татьяна Дмитриевна рассказала, что нога начала болеть перед началом боевых действий. С каждым днем ей становится все хуже и хуже. Говорит, что нога черной стала. Женщина уже месяц живет в подвале. Хотя эту крохотную комнатку нельзя назвать подвалом. Некое техническое помещение. Убежище тоже относительное. Первый подъезд этого дома осыпался практически полностью. Любое следующее попадание может обрушить и этот подъезд, и тогда местные будут похоронены в своем убежище. И тем не менее люди не покидают свой дом. Соседи оборудовали для Татьяны Дмитриевны кровать, с ней находится ее муж. Женщине неловко, что она доставляет столько хлопот своим соседям.

– Хотя бы в больницу мне, – сетовала Татьяна Дмитриевна.

Дом буквально трясло от грохота артиллерии. Тишина испарилась. Канонада разорвала ее в клочья. Местные стали заходить в подъезд. У самого выхода ко мне обратился молодой парень. В руках он держал бутыль с водой и пакет с продуктами. Он вернулся с пункта выдачи гуманитарной помощи.

– Расскажите, что мы без адресной помощи не выживем. Если помощь не подвезут, то многие не дотянут. Там, на «Метро», помощь получают одни и те же. Там учет не ведется. А здесь остаются те, кто не может дойти туда, чтобы взять продукты, они остаются без помощи. Это все, что я хотел вам рассказать.

Несколькими дворами ниже заметили, как местные что-то готовят у костра. С ними были дети. Одна девочка выбралась наружу, а еще трое оставались на ступеньках, ведущих в помещение, которое служит убежищем для жильцов дома.

– Я же вам говорила, можно выходить. Не бойтесь, – подстегивала девочка, которая по возрасту была младше всех.

– Могу я вас сфотографировать? – спросил я их.

– Да, – ответил мальчик.

Защелкал затвор камеры. Кадры стали появляться на экранчике фотоаппарата. Дети даже попытались выдавить из себя подобие улыбки.

– А можно я вас спрошу? Зачем вы нас фотографируете?

– Чтобы рассказать о вас, чтобы вас перестали обстреливать.

– А, ясно. Мы думали, что вы нас украсть хотите.

Тут же подбежала девочка и стала что-то щебетать. Ее зовут Даша. Самая активная, говорливая и улыбчивая. Она рассказала, что дети действительно боятся, что их могут украсть. Для себя я нашел несколько вариантов, почему они могут так считать. Первый (я надеюсь, что верный): родители говорят это ребятне, чтобы те не разбежались и во время обстрела смогли вовремя оказаться в убежище. Второй вариант связан с украинской пропагандой. Дело в том, что украинские власти распространяют информацию о том, что российские военные якобы украли уже около 2000 детей. Не знаю, каким образом эта информация добралась до жителей Мариуполя, но, как известно, чем невероятнее информация, тем проще в нее поверить.