– Не время умирать, сударыня, – казалось, уродец прохрипел прямо в ухо, – Самое время позабавиться…

Женька собиралась завизжать, пронзительно, по-щенячьи, но у нее уже не было рта.

Забава только начиналась.

Истекал жарой месяц Чумы, когда вода убила мою мать.

К тому времени Мануилу Закайе исполнилось двенадцать. Мой дядя Лев бил меня слегка затупленным железом, колол среди ночи, на охоте и во время обеда. Один выпад из пяти достигал цели, за что кир Лев нещадно меня бранил. Я научился видеть лишь половину сна, вторая моя половина была подобна зоркому орлу, парящему над собственным телом. Я научился отбивать мечом три стрелы, с завязанными глазами сшибать летящих слепней и зубами вытаскивать из ручья рыбу.

Евнух Исайя кидался в меня чернильницей, когда я путал строки поэм о покорении Колхиды, или неверно спрягал арамейские глаголы. Книжник Фома заставлял делить в уме либры на фунты, исправлять ошибки мытарей, неверно собравших налоги, и даже полировать речи для выступлений отца в синклите.

Отца вызвали в Золотой Рог. Милость молодого императора обернулась для дуки Андруса тяжкими хлопотами. Сместить популярного стратига багрянородный не решался, северные границы трещали, одни варварские народы просились под защиту, другие бунтовали и жгли посевы. Андрусу Закайе было поручено утроить речной флот, возвести ряд форпостов по Дунаю, и удвоить отправки продовольствия в центр. Фома рвал на себе волосы, читая бездарные указы из столицы. Толпы разорившихся крестьян бросали наделы и уходили разбойничать. Крупные помещики предпочитали не сдавать землю свободным, а завозили рабов. В рабах недостатка не было, через рынки Херсонеса гнали тысячи вандалов, хунну и склавенов.

В тот день евнух Исайя привез меня на невольничий рынок. Нас ждал подарок самого Германариха, сотня пленниц с островов Бельтийского понта, а наставник никогда не упускал возможности поупражняться с новыми языками. Скоро, очень скоро выяснилось, что против нас плелась искусная сеть, но кир Исайя не умел читать будущее.

Покидая бастион, я менял личину без помощи учителя, и мог не опасаться Небесных глаз. Вне сомнения, архонт любой стихии легко бы вскрыл мою сущность, но на окраине мира подобные знатоки встречались редко. Кроме шестерых верных палатинов, со мной был Исайя, так что прогулка не пахла бедой. Бронзовые гиганты плетьми прокладывали дорогу моему паланкину, чернь растекалась в стороны, как топленое масло. Под расшитым балдахином они видели тучного старика и изрытого оспой юношу, совсем не похожего на Закайю. Некромант Дрэкул доверил мне приобрести рабов. Предстояло купить двух мужчин и двух женщин, для наших опытов требовались четыре свежих мертвеца с быстрой кровью. Кир Исайя не вникал в мой выбор, он наслаждался праздником. И тут проклятье настигло род Закайи.

Под навесом покорно сидели женщины с закрытыми лицами. Я кинул монету смотрящему, чтобы с помоста удалили любопытных, и приказал повернуть товар к солнцу. Кир Исайя окликнул меня, когда было уже поздно. Девица лежала без сил. Ее белые волосы достигали трех локтей в длину, струились из-под платка и укрывали колени. Девицу поставили на ноги, но она не могла стоять. В месяц Чумы от зноя вскипают мозги у буйволов, что говорить о белокожей северной рабыне?

– Эгемон, я редко сожалею о том, что промолчал, – тревожно произнес наставник Исайя. – Но ты сделал плохой выбор. Все стадо в поле порой гибнет от парши одной овцы.

Я не послушался. Я не мог оторвать глаз от ее снежных локонов. Приказал подать бурдюк с разбавленным вином. Смотрящий откинул покрывало, я увидел ее губы, но не понял, кто передо мной. Мир слишком велик, чтобы к двенадцати годам обнять его целиком. Ее бледные губы, изрезанные гнойными трещинами, в одно мгновение впитали вино, но не насытились. Я пропустил сквозь кулак ее холодные косы, и рука моя замерзла до локтя. Подобно мудрецу, я слишком мало знал тогда о жизни, так что мог я знать о смерти?