Мое появление с книгой под мышкой произвело настоящий фурор. Публика долго упрашивала, уговаривала, а под конец буквально заставила меня читать вслух. Мое предложение научиться читать самим было с негодованием отвергнуто – видимо, обыватели еще не совсем забыли старые травмы.

Это развлечение, будучи единственным в городе, так увлекло их, что чтения наши стали ежевечерними. Половина городка собиралась на них, и те, кому не хватало места в кабачке, рассаживались на принесенные с собой стулья прямо на площади перед распахнутой дверью. Я прочел им всю книгу, недоумевая по поводу их восторгов. Я рассказал им обо всех перечисленных там знаменитостях, начиная от Адама и кончая последним Далай-ламой. Оказалось, что, живя в самом центре нашего континента, славящегося своей культурой, они умудрились не помнить ни об одном из них. Тору им тоже удалось основательно забыть, судя по тому воодушевлению, которое вызвал у них рассказ о Моисее, выведшем евреев в Землю обетованную.

По окончании затянувшихся чтений несколько горожан подошли ко мне на улице и, робея, попросили меня показать в книге то место, которое из скромности я не зачитал им. Не понимая, что они имеют в виду, на всякий случай я поклялся, что прочитал всю книгу от корки до корки. И тут они, даже не улыбнувшись, спросили, почему же я тогда ничего им не прочитал о себе. Подавив смех, я уверил их в том, что не пользуюсь известностью нигде, кроме, пожалуй, их городка. На что они немедля ответили, что такая фигура, как я, без всякого сомнения, знаменита и за пределами их города. На этом, собственно, наш короткий диспут и был завершен.

Это небольшое происшествие, конечно, не вызвало бы у меня ничего, кроме улыбки, если бы вскоре я не увидел, как несколько горожан, едва завидев меня, стали отвешивать мне глубокие поклоны. Вообще с некоторых пор я стал замечать, что отношение ко мне в городе существенно изменилось. Прохожие теперь, заприметив меня, начинали о чем-то шушукаться, указывая в мою сторону пальцами. А г-жа Финк, перебежав ко мне с противоположной стороны улицы, судорожно вцепилась в край моего плаща и начала бормотать о том, каким чудом явилось мое пришествие (она выразилась именно так) в их город и как долго ждали они кого-либо, кто наконец укажет им, куда направить свои стопы. Пафос последней фразы, видимо, несколько лишил ее дара речи, поэтому далее она проверещала что-то уже совершенно нечленораздельное, прижала мою руку к своей пышной груди, потом попыталась ухватить ее губами, промахнулась и, страшно смутившись, убежала на другую сторону улицы. Там моментально ее окружила толпа дамочек, принявшихся обсуждать что-то, указывая на меня, подмигивая и вереща. Я понял, что г-жа Финк, столь отважно бросившаяся ко мне, стала предметом зависти ее товарок.

Из всей галиматьи, произнесенной ею истерическим шепотом, я уяснил себе, что я, на ее взгляд, и есть наконец-то явившийся долгожданный властитель дум. Кулинар Рутер был прав: население этого города нуждалось в какой-нибудь местной знаменитости.

Подтверждение этой мысли нашлось столь скоро, что заставило меня задуматься о той странной роли, которую я невольно играю в удивительном этом городишке. А именно: появление мое в кабачке завсегдатаи начали встречать почтительным вставанием и продолжали торжественно стоять до той поры, пока я, не очень понимая, в чем дело, не плюхался на первый попавшийся стул. После чего каждый из присутствующих считал своим долгом подойти ко мне и засвидетельствовать свое глубочайшее почтение.

Обычно теперь посетители весь вечер смотрели мне в рот, а сам кабатчик раз десять пытался угостить меня местной наливкой. Честно говоря, все это не вызывало у меня особого энтузиазма. Наливку, как я уже говорил, я терпеть не могу, а столь долго быть в центре внимания даже таких наивных глупцов, как присутствующие в кабачке лучшие умы города, я не привык. Все разговоры теперь крутились вокруг того, как долго ждали они появления кого-либо, кто наконец указал бы им верный путь.