Все эти совершенно удивительные вещи, с гордостью рассказанные соседом, произвели на меня сумасшедшее впечатление. Если действительно все обстоит именно так, как он описал, то никогда не встречал я более странных людей. Тут взгляд мой упал на развалины дома напротив. Раньше там жил господин Перл. Только сейчас я начал его понимать…

Несмотря на то что дома наши разделяла целая улица, мое окно расположено было выше его, и, когда сочинение не давалось мне, часами я мог наблюдать за этим господином. Соседи мои судачили о нем, так что, даже не желая участвовать в местных интригах, я невольно узнал о г-не Перле массу ненужных мне сплетен.

Оказалось, например, что этот господин не выходил на улицу, а шнур от его телефона уже год как был перегрызен голодной мышью, прокравшейся в его квартиру в поисках еды. Мышь сожрала, начав с телефонного провода, все, что попалось ей на глаза, и скончалась от чревоугодия, как констатировал доктор Руф. А так как г-н Перл не выходил на улицу и не впускал никого к себе, то доктору пришлось поставить диагноз с его слов.

Г-ну Перлу приходилось общаться, не видя собеседника: он был маленького роста, а окно находилось слишком высоко. Вот он и не был уверен, что человек, назвавшийся, к примеру, доктором, действительно доктором и являлся. Потому он и предполагал, что, возможно, мышь не умерла от обжорства, а отравилась каким-нибудь ужасным продуктом. Но в таком случае, с гневом выкрикивал он из окна, та же участь могла ожидать и его самого!

Соседи давно уже привыкли к его чудачествам. Только мне был странен образ его жизни. Раз в два дня мальчик Шай, обладатель больших морковного цвета ушей, подбирал брошенные из окна деньги и покупал в лавке какую-нибудь снедь. Он привязывал пакет к веревке, и г-н Перл быстрыми судорожными рывками втягивал его наверх. При этом он кричал из окна, что лавочник отпускает ему самую дрянную еду. Но у г-на Перла не было никакого желания ради этого злодея открывать дверь и впускать к себе, как он выражался, «ваше радостное беспамятство, с которым борется настоящий художник!».

Как это ни удивительно было для меня, но г-н Перл действительно был художником. Вся его квартира, а состояла она из одной комнаты, уставлена была бесконечным количеством банок с краской. Кисти были разбросаны повсюду. Я только никак не мог разглядеть, что именно он рисовал. Я не видел в его комнате ни мольберта, ни подрамника.

Наши соседи хоть и сплетничали о нем, в действительности давно махнули рукой на его затворническое существование. Никто из соседей не думал, что г-н Перл гениальный или хотя бы талантливый художник. Об этом время от времени кричал только сам г-н Перл.

Гневным тоном он читал из окна нам, невеждам, страстные лекции. В его коротких обрывочных фразах замысел его творения вырывался из убогих стен комнаты и распространялся уже на весь дом, на весь город. Он убеждал нас, что работает день и ночь как одержимый. Словно безумный кричал он, что пытается ухватить память, удержать ее на конце своей тонкой кисти.

Увы, четвертого числа месяца тамуза в городе произошло землетрясение. Интересно, что в этой климатической зоне землетрясения обычно бывают точечными. Да к тому же на этот раз оно было не столь значительным, однако несколько строений в центре города пострадали. Одно здание оказалось разрушенным почти полностью. К несчастью, это был дом, в котором проживал г-н Перл. При этом в нашем доме, стоящем напротив, только выбило несколько стекол и засыпало землей подвал.

Когда мы все, успевшие на всякий случай схватить первые попавшиеся под руку вещи, выскочили из квартир, мы увидели совершенно поразившую наше воображение картину. Дом г-на Перла, основательно выстроенный еще в конце прошлого века, рушился, как собранный на скорую руку карточный домик. От каждого подземного толчка коробки комнат, словно бумажные кубики, подскакивали на сваях, после чего, превращаясь в кучу щебня и кирпича, обрушивались с грохотом вниз. Дом разваливался, как песчаный пирог.