– Тебе судьба подарила нас, дорогая. Разве этого мало? У тебя есть крыша над головой. У тебя есть семья, которая тебя любит. К тому же у тебя есть гарантированная работа, которая оплачивается. Я даже упросила мужа оформить тебя официально в его фирме, чтобы у тебя шел стаж, чтобы в старости ты получала пенсию. Это ли не подарок судьбы?

Люсенька, не отлипая в те дни от Ксюши, считала детским своим умом, что на самом деле это Ксюша для них подарок судьбы. Она милая, добрая, любящая. Она прекрасно готовила и любила Люсеньку, как свою родную дочку…

– Эта девушка Кира была в вашей компании белой вороной, – продолжила свою мысль мамочка, погружая ложечку в овсяный кисель, который Ксюша готовила ей по специальному рецепту. – Вы с Олей дочери обеспеченных родителей. У вас с раннего детства было все.

– У Оленьки очень рано не стало мамочки, – с печалью воскликнула Люсенька.

– Ну да, да, это была трагедия, конечно. Но отец для Ольги очень много сделал. Гораздо больше, чем ее непутевая мать. И главное, он не позволил ей скатиться в пропасть. А у нее для этого были все предпосылки. – Мамочка подумала, склонившись над миской с овсяным киселем, и добавила: – И задатки.

– Что ты этим хочешь сказать, мама? – растерянно заморгала Люсенька.

– Только то, что она… Она… Ой, не знаю, как сформулировать правильнее. – Она снова смешно сморщилась, прекрасно зная, что эта гримаса ее не портит, а, напротив, делает ее лицо очень милым. – Каждое дурное зерно, в случае с Олей, всякий раз падало в благодатную почву. К ней как-то очень удачно прилипала всякая грязь. Где намечался какой-то ужасный шабаш, там она. Признаюсь честно, теперь-то уже могу, времени прошло немало, я всегда думала, что она сядет. Рано или поздно, но сядет.

– Кто?! Оля?! Моя Оля?! – Люсенька покраснела до слез от обиды за любимую подругу. – Мама, ты о чем вообще говоришь! О ком вообще говоришь! Это же Оля, моя подруга. Она не способна.

– Сейчас – да. Но раньше…

Мама еще ниже склонилась над плошкой с овсяным киселем и часто-часто заработала ложкой. Если кисель остынет, есть его становилось невозможно.

– А что раньше?

Люсенька надула губы и решительно отодвинула от себя креманку с любимой творожной массой. Она обиделась на мамочку. Та не имела права говорить дурно об Оле. Она многого не знала. И могла только догадываться. А вот Люсенька знала об Оле все. Или почти все. И знала, что вернее и надежнее подруги в ее жизни уже не будет никогда.

– Раньше твоя Оленька водила сомнительные знакомства. Весьма сомнительные. – Мамочка доела кисель и с облегчением отодвинула от себя пустую посудину. – И если бы не Всеволод Игнатьевич, если бы не его связи и деньги, Ольга бы точно попала за решетку. Послушай, дорогая, давай сменим тему. Я не хочу больше говорить о них. У меня есть моя девочка, моя милая, любимая девочка. И это главное. Кстати, тебе просто необходимо посетить моего косметолога.

Эта фраза, сказанная будто вскользь, да еще сопровождаемая красноречивым взглядом по ее загорелым щекам, окончательно добила Люсеньку. Она разозлилась.

– Мамочка, я как-нибудь сама, хорошо? – холодно улыбнулась она матери, бросая салфетку, укрывавшую колени, на стол. – И вообще, мне пора.

– Как пора? Ты же собиралась пожить у нас какое-то время.

– Я передумала.

– Ну, как тебе будет угодно.

Кажется, мамочка даже не расстроилась. И даже будто выдохнула с облегчением. Люсенька тоже внезапно обрадовалась, изменив свое решение погостить у родителей. Мамочка – это не Ксюша. К ней был нужен особенный подход. А Люсенька сейчас находилась не в том настроении, чтобы заниматься стратегией. Ей не до этого! У нее страшно погибла подруга. Нелепо как-то. Необоснованно. Погибла не одна, а с группой лиц, с которыми Кира, кажется, даже не была знакома.