В день соревнований я пробежал тысячу метров ровно за три минуты. Оглушительный успех. Когда мне вручали школьную грамоту, передо мной уже стояла новая цель – дистанция в десять километров. Теперь мне хотелось непременно принять участие в более масштабном уличном забеге.


Следующие летние каникулы мы провели не как обычно на Шри-Ланке, откуда родом мой отец, а отправились на юг Тироля, чтобы там побродить по горам. В походе отец обратился ко мне, кивнув на гору напротив:

– Глянь-ка, кабинка фуникулера заезжает на станцию.

Я напряженно вглядывался, повернувшись в указанном направлении.

– Да где же? – недоуменно посмотрел я на отца.

– Ну ты что, слепой? Вон там! – влезла сестра, тыча пальцем в сторону склона.

Я проследил за ее рукой. Ни станции, ни кабинки я не обнаружил.

– Да ничего там нет, обычная зеленая гора, – возразил я, чувствуя себя беспомощным.

Все члены семьи молча смотрели на меня.

– Салия, что-то с тобой не то, – наконец сказала мама. – Надо нам еще раз показаться окулисту. Причем сейчас же. Мы прерываем отпуск.

Поначалу я был шокирован таким поворотом событий, хотел запротестовать. Но все-таки подумал: на кой мне сдался Тироль, как по мне, можно и правда вернуться. Мне выпишут новые очки и, возможно, глазные капли или еще что. Я не был ни трусливым, ни склонным к излишней рефлексии, ни вечно сомневающимся. Я был оптимистом: будь что будет! Мама же была другой: она старалась казаться спокойной, но у нее плохо получалось скрывать озабоченность. Отец демонстрировал безучастность.


Обследования длились бесконечно. Мне постоянно закапывали в глаза какие-то жидкости, чтобы расширить зрачок. После них мир расплывался еще больше. Первый врач не смог поставить диагноз и отправил нас к другому. Процедуры пошли по второму кругу. Это меня раздражало. Отчетливое неприятное чувство я испытал, когда и второй врач, проведя все анализы и осмотры, выглядел нерешительным. Он отослал меня, чтобы переговорить с мамой с глазу на глаз. Обеспокоенный, я ждал на улице, пока меня снова не позвали в кабинет.

Сомнений больше не осталось, диагноз был поставлен: отслоение сетчатки. В короткий срок я потерял восемьдесят процентов зрения. Специалисты не смогли объяснить, почему заболевание развивалось так стремительно. Ясно одно – болезнь неумолимо прогрессирует.

«Всему свое время» – с таким девизом жил я тогда и по сей день во многих отношениях придерживаюсь его.

– И что теперь? – охваченный отчаянием, глядел я на маму.

– Не знаю… Надо идти в специализированную клинику и делать операцию…

Врач сказал, что если что-то и может помочь, то только лазерное лечение.

– В противном случае ты скоро ослепнешь.

У нас с мамой перехватило дыхание. Мы сидели неподвижно, как парализованные.


Цсс-вшш-цсс-вшш… Когда мы ехали домой, дождь лил ручьем. Звук автомобильных дворников по сей день стоит у меня в ушах. Всю дорогу мы молчали. У нас в голове, громко жужжа, роились вопросы, ответы на которые мы не находили. Да и могли ли быть ответы? С уверенностью можно было сказать лишь одно: по-прежнему уже ничего не будет. Впервые в жизни я не на шутку испугался. Мое настоящее заполнил страх перед будущим, страх неизвестности.

До тех пор о лазере я слышал только в кино: я смотрел фильм «Звездные войны», в котором Люк Скайуокер одолел врагов своим лазерным мечом. Но я с трудом представлял себе лечение лазером, в те времена такие операции были в новинку. Нам рекомендовали одну университетскую клинику, где мы узнали, что операция позволит частично обратить процесс отслоения сетчатки вспять или по крайней мере приостановить его. Но существовал риск, что лазер еще больше разрушит ткани. Однако выбора не было. Без оперативного вмешательства с высокой долей вероятности мне грозила полная слепота. Пан или пропал! Мама пробовала обратиться еще и к знахарю. Он вколол мне гинкго. За это мама вывалила кучу денег. Но без толку.