А в яви увидишь – помрёшь!
Живых ведь парней – ровно грязи,
Иди, выбирай, хоть кого!
Так нет, ты мечтаешь о князе,
К тому же, не видя его!
Улита
Пусть так, пусть глупа я, но знаю:
Он скоро приедет сюда,
Я сердцем своим ощущаю:
До встречи деньки, не года.
Подруга глядит с сожаленьем
На Улю, боярскую дочь:
Василиса
Зря мучишься ты сновиденьем,
Гони от себя его прочь.
Ведь ты не дитятко малое,
Годков-то семнадцать тебе!
Улита
Оставь меня, Васа, в покое,
Знать, это угодно судьбе!
2
У вольной реки на излучке,
Где воды пьют вкусно рассвет,
Именье боярина Кучки
Стояло уже много лет.
Когда-то, в далёкие годы —
С тех пор пролетели века —
Катились спокойные воды,
Смородиной звалась река.
Но кто-то сменил речки имя
(Быть может, он ягод не ел?),
И стала она зваться ныне
Москвою, всего-то и дел!
Степан же Иванович Кучка,
Боярин, советник князей,
Не прост был, а та ещё штучка,
Хоть честным слывёт средь друзей.
Нет, он богатей не из мелких —
И камни, и золото есть,
А лис, соболей, выдры, белки,
Куницыных шкурок – не счесть!
Но, как вы уже догадались,
Богатством его (шутки прочь!)
Не камни и шкурки являлись,
А Уля-красавица, дочь!
Но дочь, что алмаз без оправы,
Коль мужа достойного нет —
Одна раздобудешь ли славы,
Одна удивишь белый свет?
О, сколько Иваныч старался,
Каким женихам слал привет!
Из Улиных уст раздавался
Один лишь ответ: «Нет, и нет!»
Другой бы отец понапрасну
Не тратил терпенье своё
И живо взамуж деву красну
Продал. Дальше – дело её!
Но Кучка Улиту не только
Любил больше солнца лучей
И ей позволял делать сколько
Угодно ей милых вещей,
Но он был в её власти полной —
Хотя дочки ум не силён.
А, может быть, жизни греховной,
Что в прошлом, стесняется он?
И ныне раскаянье точит,
Он дочке свободу даёт,
И та вытворяет, что хочет,
И замуж никак не идёт!?
Да больше того: в снах девица
Влюбилась в кого-то невесть.
Эх, что с молодёжью творится,
Совсем стыд потерян и честь!
3
Клонилось на запад светило,
С собой унося ясный день,
Зной спал, вместе с ним уходила
Из тел неприятная лень.
Андрей на коне встрепенулся,
Гоня от себя сна елей,
Зевнул, широко потянулся
И громко вскричал: – Э-ге-гей!
Его конь всхрапнул, с шага сбился,
Потом – тоже громко – заржал.
Дружинник какой-то свалился
С коня и за ним побежал.
И грянула смехом дружина,
Над парнем нескладным глумясь,
Всех громче ржал мощный мужчина —
Георгий Владимирыч, князь.
– А ну, поднажмём-ка, ребята! —
Кричит князь, пуская в ход плеть,
Торопится он до заката
В селенье Кучково успеть.
Там отдых их ждёт и веселье,
Хмель сладкий сбродивших медов,
Для тел и для душ воскресенье,
Забвенье от ратных трудов.
Мечи позатуплены в сечах,
Посбиты шипы в булавах,
Жгут шрамы – отметки о встречах
С врагом – на телах, головах!
А враг и силён, и коварен,
Умеет направить удар,
То вам не какой-то казарин,
То вам не казанский болгар.
У нас на Руси – смех и горе! —
Враг главный и злейший – родня,
Мы бьём, позабыв о позоре,
Друг друга с рождения дня.
В светёлках, в темницах, повсюду
Мы травим и душим своих
И, знаем пусть все про Иуду,
Но это там где-то… у них!
4
Князь после пирушки полночной —
Ведь сколько он ел, сколько пил! —
Не видит восход солнца сочный —
Болит голова, свет не мил.
Сжав цепко ковша с квасом ручку,
Пред очи свои звать велит
Степана Иваныча Кучку,
Но тот и без зова спешит.
Идёт, а в уме: «Вот же, дурень!
Сбежал бы в лесочек с утра,
Ведь знаю, что князь некультурен,
С похмельного если одра.
Уж сколько людей обезглавил
Он после полночных пиров!
Никто так погано не правил,
Плевав на мораль и богов!
И мягоньким местом я чую:
Князь пакость мне сообразит.
Плевать! Пусть лишь милую Улю
Господь наш надёжно хранит!»
Да, ласки не знал князь Георгий,