А вот и ворота лагеря! Медленно следуя через въезд, украшенный лентами, встречаемые жизнерадостным маршем автобусы попадали на территорию пионерского лагеря. Вожатые действовали четко. Построив свои отряды возле машин, проверили, чтобы дети не оставили на сиденьях своих пожитков, и повели по корпусам. Здания имелись двух видов: два корпуса с возможностью зимнего использования и соответственного исполнения – двухэтажные двухподъездные срубы, предназначенные для самых маленьких детей. В каждом из них расселялось по четыре отряда, то есть в двух корпусах – с девятого по шестнадцатый включительно. Остальные восемь отрядов располагались в одноэтажных летних домиках. Для Саши потекли однообразные дни. Веселее всех, как ему казалось, приходилось вожатым. С утра они будили ребят, и те бежали умываться к рукомойникам на улице, дрожа от холодной воды. Затем вожатые, дав команду надеть спортивную одежду, строили отряд и быстрым шагом или бегом двигались на асфальтовую площадку для построений, где под звуки энергичных, бодрых баянистов весь лагерь повторял за старшим физруком гимнастические упражнения. После этого возвращались и переоблачались в пионерскую форму; надевали: мальчики – брюки, а девочки – юбку, белую рубаху и пилотку; повязывали красный галстук. Опять строились и уже абсолютно строгим шагом в ногу следовали, часто с речовками, на пионерскую линейку. Там, вновь построившись по отрядам, делали перекличку. Старший пионервожатый называл номер отряда, а весь отряд громко отвечал: «Здесь!» После переклички ведущий линейки говорил: «Пионер – всем пример! – и далее: – Будь готов!», а весь лагерь должен был отвечать: «Всегда готов!» Больше всего Сашу занимало: к чему он должен быть готов? Далее громкоговоритель оживал веселой песней, все голоса детей и вожатых вливались в радостный марш «Всё выше, и выше, и выше…» Завод, построивший лагерь, был авиационным, поэтому логично, что пели про самолеты и небо. Много лет спустя Саша узнал, что аналогичная музыка марша существовала и у фашистской Германии. Может быть, поэтому Саше никогда не нравилось ее петь? Зато другую песню, о козе и ее хвостике, он очень хорошо знал, любил и всегда громко исполнял вместе со всеми. Вообще, стоя на линейке, он часто размышлял: «Зачем вставать на час раньше, дважды переодеваться, маршировать, хором петь и в конце концов прийти в неудобной, но нарядной, чистой пионерской форме строем в столовую, – как будто без этого всего действа не дадут тарелку с кашей и чай на завтрак?» Еще на линейке объявляли общелагерные мероприятия на день. После же завтрака вожатые знакомили с расписанием для каждого отдельного отряда. Сашу же больше всего интересовали свободные часы, то есть личное время, но вот их-то как раз оказывалось всего меньше – как правило, один час перед ужином. День отдыхающих детей заполнялся самыми разнообразными мероприятиями: зарница, конкурс строевой песни, веселые эстафеты, трудовой десант, конкурс театрального искусства, соревнования в кружках. Вожатые старались, мечтая получить для отряда призовые места. Дети же не очень горели желанием, ведь им не требовались хорошие оценки за педагогическую практику. Им нравились просмотр кинофильмов, плавание в открытом бассейне, день приема родителей и ночной костер. А еще им хотелось побегать по лесу, мальчикам – поиграть в разбойников или индейцев, девочкам – порисовать на асфальте или попрыгать через резинки. Но бодрый голос вожатого всегда звал за собой.

Пока Саша привыкал ко всем этим новшествам, случилась одна неприятность. Вернее, возникло неприязненное отношение одного из самых сильных мальчиков отряда, Паши. Он явно выглядел старше своего возраста: на полголовы выше других, далеко не худенький, с румяными щеками и трясущимся животом. Он очень любил подтрунивать над всеми, едко, но как бы в шутку замечать их недостатки. Дети обижались, а это еще больше заводило его: он рассыпался в ядовитых колкостях, бивших фонтаном из его разыгравшегося красноречия. Правда, когда очередная жертва готова была расплакаться или убежать, Паша, насытившись своими издевками, вдруг говорил: «Да ты что, я же пошутил! Вот чудак, шуток не понимает!» – обращался он к окружающим. Причем делал он это именно тогда, когда вокруг собиралось много ребят. И все они, как правило сами недавно находившиеся в роли предмета его издевательств, хихикали над очередной жертвой, пытаясь снискать благоволение Павла. Когда отряд, стоя перед столовой в общей очереди, ждал, пока дежурные накроют на столы, Паша обратился к стоящему рядом Александру: «Толстый, ты есть хочешь?» Но Саша быстро парировал: «Ты сам-то себя в зеркало видел?» Паша от неожиданности даже приостановил свою речь, как будто наткнулся на что-то; внимательно посмотрел на Сашу. Но тут розовые щеки его расплылись в самодовольной улыбке: «Да я худышка по сравнению с тобой! – он втянул живот и повернулся к привлеченным спором окружающим: – Смотрите! – Те рассмеялись. – А ты так не можешь!» Саше не хотелось этой клоунады, и он ничего не отвечал. «Видишь, не можешь! – не унимался Павел. – Поэтому отдашь мне свою булочку с завтрака. Мне еще долго надо до такого толстого пуза, как у тебя, отъедаться». С этими словами он попытался похлопать Сашу по животу, но тот отвел его руки. «Во как переживает за свое пузико! Только сам себе и дает его гладить». Все вокруг дружно рассмеялись шуткам Паши. Тот, ободренный этим смехом, продолжал: «А может, щеки даст потрогать свои пухлые?» У Саши кровь кинулась к голове: «Как тот, сам толще меня в два раза, надо мной так насмехается? Почему другие этого не видят и тоже смеются? Какие они слабаки, ведь обидчик недавно смеялся и над каждым из них!» Павел попытался ухватить рукой Сашу за щеку, тот отбил его руку, в неожиданной ярости сильно размахнулся и, как умел, послал свой кулак со всей силы в лицо обидчика. Но размах был очень длинным, а удар слишком заметным. Тем не менее Паша, отпрянув всем корпусом в противоположную сторону, отшагнул, чтобы не потерять равновесия, но, упершись задней частью голени в низкое ограждение клумбы, споткнулся, потерял устойчивость и рухнул на спину прямо в рыхлую перекопанную землю, где только начали садить цветы. Смех резко прекратился. «Что здесь происходит? – вдруг, как из ниоткуда, возникла воспитательница отряда Алевтина Игоревна, высокая худая женщина лет сорока. – Ах, это ты, Жаров, опять хулиганишь?» Саша опустил голову, но молчал. Внутри него бурлила обида на несправедливость. Ведь он всего лишь защищался и не выступал инициатором сегодняшнего конфликта. Но формально воспитательница отряда оказалась права. Буквально накануне вечером Александр сделался участником предыдущего досадного происшествия. В час свободного времени он с ещё несколькими товарищами весело бегал по помещению отряда, затеяв нечто вроде догонялок. В какой-то момент в проходе между комнатами появилась Леночка, высокая худая девочка, и Саша совершенно случайно налетел на нее. От такого неожиданного столкновения Леночка упала, сильно ударилась спиной о подставку для обуви и расплакалась от боли. Саша готов был нести пострадавшую на руках, готов был извиняться, от переживания за состояние ее здоровья сам сильно испугался. Он, кляня себя, дал слово вообще к девчонкам не приближаться, раз они такие неженки. На шум вышла воспитательница с вожатым и, думая, что Александр сделал это умышленно, принялась отчитывать его. Но Саша только повторял: «Я не специально, я не хотел».