Матвей посмотрел на Пашку прямо, ожидая пояснений. Но брат Алики молчал, стянув губы так, что они побелели. Не расскажет. Наверное, дал сестре слово.

– А этот Никита? – спросил Матвей, возвращаясь к шкафу. – Какой он?

– Никита-то? Как тебе сказать…

– Как есть говори.

– Мы с ним не поладили, – признался Пашка. – Он парень с двойным дном. Любит играть на публику, всем нравиться. А на самом деле нравиться-то особо нечем.

Матвей на миг замер.

– Я о нём другое слышал.

– Могу поверить. Его вообще все обожают, пока получше не узнают. Весь такой приветливый, галантный, разговаривает вежливо, обтекаемо – юрист, что ты хочешь.

– То есть он не тот идеальный супруг, про которого мне говорила Оксана? – спросил Матвей, чему-то неосознанно радуясь.

– Оксана? – переспросил Пашка, но тут же вспомнил сам. – А, Оксана! Врач, что лечила мать Никиты, и твоя бывшая. Алика говорила, что они встретились. Нет, Оксане Никита просто запудрил глаза.

– Пудрят обычно мозг, – поправил Матвей, мысленно перепроверив себя. – Если я не забыл русский язык совсем.

– Значит, мозг. Ты же знаешь, я во всех этих оборотах не силён. Алика вечно надо мной смеётся.

Матвей долго возился со шкафом. Всё-таки одному несподручно. Был бы ещё шуруповёрт…

– Да брось ты его, – несколько раз говорил Пашка. – Я потом сам закончу.

– Мне немного осталось, – упрямо крутил отвёрткой Матвей. – Ты пока рассказывай, рассказывай.

И Пашка рассказывал. В основном, о том, как сам поступил в институт и о недолгом времени, что ему удалось там поучиться. Они с Матвеем словно очутились в родном первом меде, вспомнили преподавателей, лекции которых довелось слушать обоим, шутки, которые годами блуждали по университетским коридорам.

Один раз Пашка всё-таки поднялся и пошёл на кухню ставить чайник. Матвей хотел его остановить, но брат Алики проявил настойчивость, достойную своей сестры.

– Ты гость, – сказал он Матвею. – Лена бы меня отчитала, если бы я не напоил тебя чаем.

Они поговорили и о Лене. Сначала о хорошем: Пашка вспомнил, как на седьмой день рождения – первый праздник после детского дома – она подарила ему велосипед. У него до этого был маленький, детский. А тут настоящий, какой отец ему обещал, но не успел купить. На больших колёсах.

– Я и до педалей-то еле дотягивался. Но радовался страшно…

А потом, немного помолчав, Пашка рассказал о дне, когда Лены не стало.

– Всё было как обычно. Она ни на что не жаловалась. Лена вообще никогда не жаловалась. Собралась утром, уехала на работу. Кружку с недопитым кофе забыла на столе. Браслеты вынула из шкатулок, пока решала, какой наденет, да так и оставила на комоде. А днём нам позвонили и сказали, что её больше нет. А я, знаешь, всё как будто ждал её. Вот понимаю, что не придёт, а всё равно. Как будто она уехала куда-то и должна вот-вот позвонить.

– Да, – сказал Матвей. – Я чувствую то же самое. Даже выговорить это не могу – умерла, когда говорю о ней.

– Вот и я так же. Даже после похорон не успокоился. На работу к ней ходил. Просил, чтобы мне подробно описали её последние минуты. Думал, если представлю себе всё это, то смирюсь, поверю. Но я только со временем смирился. И то не до конца. Алика говорит, что Лена слишком любила жизнь, чтобы умереть окончательно, – Пашка снова помолчал, а потом добавил: – Нам очень её не хватает. Особенно Алике. Она ведь из тех, кого надо просто любить. Вот какие они есть – такими и любить. И Лена её так и любила.

Матвей молчал.

Они допили чай, Пашка убрал со стола, Матвей вернулся к шкафу. Уже в комнате, чтобы разогнать туман печальных мыслей, стал рассказывать историю из своей ординатуры.