Дворник пил. Но он пил от неразделенной, растоптанной любви. Скажем: пил от чистого сердца.

Искренне и самозабвенно.

Но на какие деньги, спросим мы? А вот сейчас и узнаем.

Итак, наша крыса, с бумажником в зубах, по рукаву каракуля ловко взбирается на человечью кучу.

Бежит по каракулевому горбу.

Садится у дворника в изголовье. Преданно заглядывает в глаза. Наклоняется над Васей и усиками щекочет человеку ноздри.

«Апчхи!» (Тьфу, ну и запах.) Дворник просыпается. Несколько секунд мыльными глазами смотрит на крысу. Крыса выпускает из пасти бумажник.

– А… ты. Ну…. Давай, чего принесла… – хрипит дворник, приподнимаясь. Две синие руки тянутся за бумажником.

Считают бумажки. С хрустом сминают. Засовывают в щель за валиком.

Дворник Вася доволен. Он встает, бредет, качаясь, спотыкаясь о кучи дряни, к пожарному шкафу. Достает сухари. И бутылку.

Он и крыса садятся к столу. Вернее, крыса на стол, Вася за стол. Вернее, это не стол, а старая школьная парта. Но это не важно. Начинается вечерняя трапеза.

Вася наливает себе и крысе. Крысе в бутылочный колпачок. Себе из горла.

Кормит крысу из ладони крошеным сухариком.

Дворник ухмыляется. Ухмыляется пустой трещиной рта.

– Жрешь, тварь…. Ну жри, жри, Шушера… (Шушера хрустит сухариками.)

– Эх, ты… дрянь…. Собачья морда. Шакал… (Дворник нежно треплет крысу за холку.)

Крыса перестает хрустеть. Внимательно смотрит на Васю блестящими черными глазками.

– Что ты понимаешь…. В любви… (Вот это точно, в самом деле, что крыса может понимать в любви?)

– Тьфу на тебя! – говорит крысе Вася.

Они укладываются спать. Дворник бревном под шкуру каракуля. Крыса калачиком под теплым человеческим боком. Человеческим боком, в котором отчетливо бьется настоящее любящее сердце.

– Тварь ты, тварь ты и есть… ничего ты не понимаешь… в любви… – сквозь сон бормочет человечья куча…

Следующим утром у полуподвального помещения 22-го дома останавливается машина санитарной инспекции.

Действительно! Сколько налогоплательщики (порядочные горожане) могут терпеть это безобразие! Что у них там вообще творится! Развели черти что!

Отплевывая желтую слюну, чиркая по асфальту кедами, в синем рабочем комбинезоне «ОООЖКХ», с лопатой в руке, неторопливо подходит к рафику дворник Вася.

Подписывает трясущейся рукой (дутые синие пальцы в наколках) накладную. Волочит на тележке к полуподвальным железным дверям мешок крысиного яду.

Щедрой рукой рассыпает яд по углам полуподвального помещения.

И за мусорными контейнерами.

Была ранняя осень.

Золотая, прозрачная. С дымом осенних листьев.

А одному молодому человеку доктор сказал, что у него плохи дела. Сказал, что у тебя, мол, братец, рак на последней неоперабельной стадии. И выдал справку на работу.

Этот молодой человек пошел и сел на скамеечку за 34-м домом. И сидит.

Плачет.

А тут идет Вера.

Она видит, плачет человек. Вполне себе симпатичный. В пальто и шапке. Еще совсем молодой.

И Вера присела с человеком рядышком.

А потом она взяла его за руку и они ушли.

Никто не знает куда.

А на скамейке осталась лежать та справка.

Подул ветер, смахнул со скамейки бумажку, как страшный сон. Понес над осенними лужами. Опустил на землю.

И засыпал кленовыми листьями.

Но вчера (уже наступила весна) они вернулись все так же вместе. И сели рядышком на ту же скамейку.

В лужах отражалось небо.

В небе таяли облака.

..К Богородице притецем, сущии в бедах, и святей иконе Ея ныне припадем, с верою зовуще…

Конец ознакомительного фрагмента.