Поскольку дети были в школе, а мужчины и женщины на работе, Брикъярд-роу почти опустела. Клочья редеющего тумана блуждали вокруг оград и живых изгородей, погружая городок в тусклую мглу, сквозь которую изредка поблескивали, как тарелки в раковине, недавно побеленные стены и куски новой кровли. Возовик, серый и плешивый, жевал корм из торбы на морде. Пожилая женщина, закутанная в шаль, сидела на крыльце и вязала. Мимо быстрой походкой прошел местный трубочист-коротышка, и тень цвета сажи спешила за ним, будто дух-хранитель. Дальше по улице какие-то гильдейцы невысокого ранга возводили новые дома из дешевых кирпичей, которые обычно использовались в Кони-Маунде. Строители совершали пассы и шептали секретные слова, скрепляя водянистый раствор.

Даже в своих лучших районах Брейсбридж оставался решительно неприглядным местом. Зимы в городке были холодными, лето – коротким, частенько случались ураганы, наводнения и засухи, так что вырос он исключительно благодаря гильдиям. Грандмастера придумали, как превратить в деньги течение реки Уити, а потом – уголь, пар, железную руду и драгоценный эфир, залежи которого простирались под влажной и костлявой землей Рейнхарроу. Они дали обездоленным крестьянам новую работу, наняв их на мельницы и фабрики, а потом изменили старую семидневную неделю с ее языческими названиями на современную двенадцатидневную сменницу, в которой было десять с половиной дней труда и короткий отдых. Еще возвели новые городские часы, несколько гостиниц, которые назвали в честь самих себя, и получали за это немалую прибыль, а также большую, уродливую церковь Святого Уилфреда, откуда верующие в бессменник выходили, сияя от порожденных церковным вином видений, а все прочие наведывались изредка, со смутным ощущением чего-то нехорошего.

Все эти картины я наблюдал в то утро четырехсменника, пока спешил через центр города следом за мамой, крепко державшей меня за руку. Уж сколько раз в полусне я отправлялся на юг, пристроившись на подножке одного из ночных скорых поездов, и все равно деловитая суета главной улицы Брейсбриджа меня по-прежнему очаровывала. Там пахло теплым хлебом, навозом, капустой, грязью.

Ручные тележки, повозки, фургоны, паровые грузовики, лошади, возовики, а также бесчисленные пешеходы сражались за место на булыжной мостовой. Там стояла большая статуя грандмастера Пейнсвика, побелевшая от птичьего помета, и поднятое правое колено изваяния блестело, отполированное прикосновениями множества рук, по-прежнему ищущих благословения. Более надежные средства для облегчения мирских тягот предлагали тем, кому они были по карману. В магазинной витрине на подушечке лежали крапчатые болекамни – иногда я замечал, как богатые пожилые гильдмистрис сжимают их артритными пальцами. Вечное блаженство (каким я его тогда воображал) проистекало из мелочей – обработанного эфиром гранитного яйца и шоколадных конфет из лавки по соседству, украшенной перьями в дикарском стиле аборигенов Фулы. В любой обычный день я бы потянул маму за руку, чтобы притормозить, но целеустремленный изгиб ее губ заставил меня просто впитывать все, что я мог, спотыкаясь и удивляясь, пока Рейнхарроу взирал на нас свысока. Здесь, где улицы вели к верхнему городу, расположились дома лучших гильдий, украшенные гербами, как постоялые дворы, и окруженные блестящими черными заборами с островерхими столбиками. Оказавшись в тени одного из них, я поднял глаза как раз в тот момент, когда полированные двери распахнулись и вышел крупный мужчина с бакенбардами – достаточно заурядный, если бы не исключительно элегантный покрой его коричневого костюма. Моя мать посмотрела на него, когда он бросил взгляд на улицу, и мне показалось, что между ними промелькнула искра узнавания.