При упоминании имени родственника императора лицо Бутурлина смягчилось, взгляд немного потеплел.

Вперёд выступил Потёмкин. Григорий нарочно не стал обращаться к фельдмаршалу по этикету, а, положив левую руку на эфес шпаги, правую же – на пояс, выпалил:

– Граф, фельдмаршал Голштинский здесь ни при чём. Я прибыл по поручению гвардии его величества. Россия в опасности! Её надо спасать!

– Как князь Воротынский со товарищами у селения Молоди, веру нашу православную в 1572 году от татар крымских, – вспомнив недавний урок в гимназии, неожиданно для самого себя громко вставил Фонвизин.

Потёмкин вопросительно взглянул на друга.

– О как! Сражение с татарами под Москвой – факт известный. Опять спасать Россию? – удивлённо произнёс Бутурлин. – И от кого на этот раз, позвольте поинтересоваться…

– От пруссака на троне, – глядя на фельдмаршала и не меняя позы, с вызовом произнёс Потёмкин.

– Кого? – фельдмаршал на мгновение оторопел. – Это что, вахмистр, фельдмаршал Голштинский влепил тебе в глаз, а ты решил ему отомстить? И не мелочишься, как вижу. Государственный переворот содеять хочешь, императора престола лишить. Ну дела… – Граф помолчал, затем уверенно произнёс: – Я присягал императору Петру Федоровичу и изменять присяге не намерен. По закону, вас всех троих надобно арестовать и отдать под суд. Эк чего придумали… императора власти лишить… Прохор, давай сюда…

Не успел ещё граф договорить, как в зал ввалились четверо мужиков. Двое из них сжимали в руках ружья. Дело принимало серьёзный оборот. «Враз без башки окажешься», – словно бы вновь прозвучали в ушах Потёмкина слова Алехана.

Григорий выхватил пистолет и направил дуло на графа. Все замерли. Только старый фельдмаршал как будто даже не удивился. Выказывая полное спокойствие, он демонстративно сложил на груди руки, внешне выражая полное спокойствие.

Однако опытный в подобных делах вельможа мысленно анализировал ситуацию:

«Непростые это гонцы. Так прямо и открыто заявить мне, генерал-губернатору, слуге государеву, о перевороте?!.. Да ещё пистолетом угрожать?! Тут не только смелость нужна… Уж не провокация ли это? А если интрига, то чья? Жеребцова?.. Вряд ли. Он знает, почему дали отставку: около полутора тысяч дел до сих пор лежат в приказах нерешёнными. Должен быть доволен и тем, что остался вице-губернатором. Канцлера Воронцова?.. Тоже отпадает: в родстве по сыну находимся как-никак. Не в его интересах меня убирать: виды на меня имеет. О недовольстве в гвардии я слышал, да и канцлер об этом намекал. Хотя Михаил Илларионович, кажется, доволен императором: войну прекратил, а с ней и затраты. Вот только раньше большие люди, вершители судеб, и Остерман, и Миних, и даже Бирон, не позволяли послам чужих государей распоряжаться в России, как теперь это делают родственники императора. А этот прусский камергер, бывший адъютант Фридриха, Гольц? Кругом нос суёт и указания даёт, а император не перечит и Воронцову велит подчиняться. И датчанам не время войну объявлять из-за чёртова Шлезвига, все же знают причинность этого. Тут и до бунта недалече, а если займётся, полыхать будет, пока всё дотла не сгорит. Мы, русские, такие…

Решение не приходило. Пауза затягивалась. Бутурлин продолжал лихорадочно размышлять:

«И гвардия недовольна… Двадцать лет назад гренадёры вмиг Елизавету на трон посадили. История повторяется… Если так, то Москва тихо сидеть должна. А если всё это враньё или переворот не удастся, тогда что? О, Господи… Голова кругом идёт. По-настоящему следовало бы с крыльца спустить нахалов да по этапу отписать. А вдруг повторится история… Поди, знай… Как быть? А этот нахал ведь пальнёт ещё».