И другие документы, найденные между бумагами Екатерины и относящиеся ко второй половине 1776 года, свидетельствуют о его пребывании в Петербурге и о том, что он вместе с императрицею работал над разными вопросами внутренней администрации и внешней политики. Так, например, Екатерина 26 июля доставила Потёмкину разные бумаги, относящиеся к беспорядкам, происходившим в окрестностях Вологды[126]. В августе она подписывала рескрипты о крымских делах, очевидно, приготовленные Потёмкиным; подобные же бумаги относятся к октябрю… [127] Все это не лишено значения, потому что даже в среде современников смотрели на отлучку Потёмкина как на какую-то ссылку, продолжавшуюся несколько месяцев. В «Записках» Державина сказано, что Потёмкин до ноября 1776 года прожил в Новгороде[128]. Впрочем, рассказ самого Державина о том, как он в декабре 1776 года домогался чрез Потёмкина повышения в чине и разных наград, свидетельствует о важной роли Потёмкина в это время при дворе. К тому же во второй половине 1776 года мать Потёмкина сделалась статс-дамою, а племянница его – гоф-фрейлиною[129].

Об отношении Потёмкина к Завадовскому в это время мы не знаем почти ничего положительного. Только в письме Завадовского к С.Р. Воронцову, писанном в это время, сказано: «Кроме двух Орловых, я не вижу, кого бы интересовал жребий отчизны». Это замечание, как видно, заключает в себе упрек Потёмкину, которого Завадовский не считал хорошим патриотом. В другом письме, как кажется, тоже говорится о Потёмкине, об отношениях его с императрицей, о кознях его, направленных против Завадовского: «Приезжий с Г. получше[130]. Против меня тот же. Да я рад, лишь бы он ее не прогневлял: меня ж он раздражить никогда не может. Напрасно вы стараетесь находить средства сделаться его другом. Он не родился с качеством для сего нужным. Таланты его высоки, но душа…[131] Всех совершенств не дает природа одному человеку. Таким сделать его, каковым быть ему надобно и любящим его особу и отечество желательно, никак нельзя и вотще все будут помышления. Со мною он не будет николи искренен, потому больше, что он сам знает, что его довольно знаю»[132].

Кроме этих отрывочных заметок в письмах Завадовского, мы не располагаем никакими достоверными данными об интригах Потёмкина в это время[133]. Сообщая своему другу С.Р. Воронцову о своем горе, о том, что он лишился расположения императрицы, Завадовский летом 1777 года ни одним словом не обвиняет в своем несчастии Потёмкина. Замечания Гельбига в составленной им биографии Потёмкина об участии последнего в возвышении Зорича не заслуживают особенного внимания, потому что не подтверждаются никакими положительными данными в рассказах современников в тесном смысле.

Разные документы, записки, рескрипты, относящиеся к этому времени, свидетельствуют о расположении Екатерины к Потёмкину. Препровождая императрице в конце 1776 года челобитную находившихся в Хиве в плену русских, Потёмкин добавил в краткой записке об этом предмете: «Моя щедрая мать, будь здорова по мере моего желания». На этой же бумаге Екатерина написала: «При сем посылаю мое мнение; я здорова и тебя, батя, прошу быть здоровым и веселым. Прощай до завтра»[134]. К 1777 году относятся многие доклады Потёмкина с разными резолюциями Екатерины[135]. Рукою Потёмкина написан указ с собственноручными поправками Екатерины о должности флигель-адъютантов