Да.

Медленно перебирая ногами, подхожу на расстояние вытянутой руки. Остановившись в нерешительном оцепенении, – что-то мне подсказывало, что это прошивая, идея – от усталости сажусь на колени и начинаю аккуратно откупоривать липкий клапан.

Я не был готов к тому, что увидел. Дрожащей рукой, смахивая слезы, смотрю на две красные полоски параллельно расположенные на продолговатом куске бумаги. Это был положительный тест на беременность.

– Мне, жаль.

– Что, простите?

Озабоченно поворачиваю голову в сторону стоящего напротив незнакомца в белом халате. Это хирург. Он склонил голову так, что я увидел его выражение лица и услышал слова, вырвавшиеся из его рта:

– Мы сделали всё возможное, сожалею.

Запах ладана. Звук печальной скрипки. Купол церкви, отделанный позолотой, пестрил и был частью архитектурного гения в стиле барокко. Ниже, у основания арки оконный витраж. Лучики света переливались в палитру абстракции цветов. Синий, жёлтый, красный и золотой. На мгновение промелькнула мысль, что калейдоскопический свет был замыслом божественного начала, под сводами белых облаков, которые укрывали потолок. В меру вычурные иконы висели на деревянной палитре. И дым от тлеющего кадила будто магическим образом испарялся в воздухе, когда священник проходил между рядами.

Пришло меньше людей, чем я предполагал. У меня не было родственников, поэтому здесь собрались только самые близкие те, кто был частью семьи Ли. Её лучшая подруга была тоже здесь. Она сидела справа от меня. В строго-черном, брючном траурном наряде. Платок, который закрывал большую часть её лица, не мог замаскировать слёзы, которые ручьем катились по её щекам. Я переживал не меньше неё, но выдержка и качество самообладания не позволяли нарушить речь священника, как это мастерски получалось у матери Ли.

Не могу сказать, что не понимаю её горя, так как она всем своим видом выказывала. Но и совру, если скажу: что мне доставляет удовольствие, слушать её всхлипы. Ком подкатил к горлу, и я чуть было не дал волю эмоциям, когда бедная женщина в очередной раз громко заплакала. В грудной клетке бушевала буря, которую изо всех сил пытаюсь сдержать внутри. Не позволить вырваться наружу и поглотить остатки самоуверенности, которую я внешне выражал.

Пиджак, белая рубашка с бабочкой. Или зауженные, черные брюки и лакированные туфли – отражение моего статуса, но не внутреннего содержания. Снаружи я был спокоен, а внутри подавлен. Это давление настолько сильно, что нервы, то и дело танцуют чечетку. Каждый раз за возможность уцепиться за воспоминания о ней, мой воспалённый мозг ищет ответы на вопросы, на которые нет ответа. Мыслей так много, что я прикрыл глаза тыльной стороной ладони. Сделал глубокий вдох. Почувствовал, как каждая клеточка моего организма получила кислород. И только после этого открыл.

Церковные процедуры уже закончены. Священник прочел молитву. Все, собравшиеся по очереди вставали со своих мест и подходили к стоящему посреди гробу.

В глаза бросился отец Ли. Будучи сдержанным, по крайней мере так казалось на первый взгляд – его лицо исказила гримаса побитого ребёнка. Но нет, даже камень крошится под натиском воды – он беззвучно заплакал. То и дело всхлипывая, и молотя руками воздух. В немой доброте, к нему наклонилась женщина в черном, которая подошла так же резко, как и секунды спустя, с выражением скорби в глазах, сопроводила старика обратно и посадила в кресло.

Собрав волю в кулак, я встал с сидения. Пригладил фланелевый пиджак и направился к гробу. Я знал, что увижу, когда подойду, поэтому не хотелось смотреть внутрь. Но страх, словно поднявшийся из средневековой ямы, невидимой рукой толкнул вперёд. И я узрел.