«Он был голодный».

– Ты почему мясо ни ешь, Коля?

– Не хочу.

– Меня не волнует: чего ты хочешь – чего не хочешь. Ешь, сказал!!! – отец повысил голос, что я задрожал как осиновый лист.

– Там жилы и сало, – мой голос прозвучал очень тихо. Неуверенно, сдержанно.

– Мужчина должен есть мясо, – добавил он. И зыркнул на меня своим фирменным, испепеляющим «взором».

– Мам, – я посмотрел на мать. Она сидела за столом и ела овощной салат. И он выглядел намного лучше, чем размякшее, жирное мясо, которое у меня.

– Что? – делая вид, что не понимает, она переспросила. И нервно улыбнулась.

– Мам! Мам! Ты подкаблучник. Вот ты кто! Понял? – сказал отец и хлопнул по столу ладонью.

– Просто спросил, что спросить нельзя?

– Ты как с отцом разговариваешь?! – теперь его не волновало то, что я ни ел мясо.

Боясь получить в ухо, как это случалось очень часто, что бы казаться случайным всплеском эмоций – я промолчал.

– Я вопрос задал!!! – он повысил тон.

Я нервничал. И не знал, как реагировать на подобное. Поэтому пару секунд сидел и смотрел, как он сверлит меня глазами полными злобы, отвращения и презрения. Иногда переводил взгляд на мать, которая как не замечала ничего кроме его правоты:

– Что смотришь на меня? – мне показалось, что она злилась. – Ник, ешь, пожалуйста. Ешь мясо.

– Ты ему ещё одно место поцелуй! – его лицо исказила гримаса недовольства. Отец добавил:

– Так, пока ни сожрёшь всё, что в тарелке, из-за стола не ногой.

Я расплакался…

Открыл глаза. Пульсирующая боль в висках свидетельствует о сильном недосыпе. Несколько ночей сижу тут: напротив кабинета операционной, к которой битые сутки подряд хирурги борются за жизнь Ли. Нервно перебирая воспоминания в голове, стараюсь сотый раз успокоиться. Не уверен, что именно видел – приближающийся на встречу автомобиль, больную фантазию в моей голове. Или то, и другое. Возможно, где-то внутри черепной коробки скрывается простейший ответ на вопрос: «Почему она, а не я?».

Словно паразитирующий организм эта мысль поедала моё сердце изнутри. Каждый раз, когда старался не думать о том, что случилось, буря воспоминаний из чувств, отчаяния и страха снова и снова окутывали меня словно ночной кошмар.

Слегка заторможено подняв левую руку на уровне глаз, задрал рукав местами износившейся рубашки – красного цвета, в синюю клеточку. Посмотрел на двигающийся в такт механизм «Rado»: половина пятого утра. Вообще, люблю смотреть на часы. Это помогает поверить в логичность всего происходящего. Иногда, когда кажется, что по причине усталости или любых других обстоятельств, – как сей час – что не могу собраться, просто наблюдаю. Смотрю и вижу бегущую стрелку. И время, которое не вернуть остаётся позади, а то, что будет дальше, не больше чем принцип механизмов, которые приводят в движение сам процесс. Могу ли я что-то изменить, когда от меня ничего не зависит – не думаю. Поэтому приходится надеяться на лучшее.

Мысль о том, что я никак не могу посодействовать врачам, которые битые сутки борются за жизнь Ли, ударила также больно, как и мучительно чувствую беспомощность.

– Твою мать, – закричал я в попытках стряхнуть с себя остатки черного кофе. И только потом, понял, что случайно опрокинул нетронутый, пластиковый стаканчик, стоящий на ручке мягкого кресла.

– Вот, черт возьми!!!

Встав на ноги, я начал отряхивать жидкость с рук. Подошёл к висевшему напротив лифта зеркалу. И уставился в глазеющего напротив незнакомца.

Вовсе не лицо счастливого, довольного жизнью человека. Оно, мне больше напоминало какого-нибудь второстепенного персонажа из фильма ужасов. Где атмосфера сюжета настолько мрачная, что и персонажи кажутся удачным дополнением картины. Бледная кожа, неестественные, усталые глаза подчёркивали осунувшееся лицо. И грустный, приковывавший внимание своей опустошенностью взгляд ярко синих глаз. В зеркальном отражении было что-то ещё. Присмотревшись, различаю одиноко лежащий на полу конверт. Словно ящик Пандоры он приковывал своей загадочностью и непостижимостью. Захотелось, открыт его. И наконец-то узнать: что в нутрии? «Как бы посмотрела на это, Ли?», задумался я. Ведь, вероятно, что она скрывала его содержимое. «Взгляну одним глазом, а после запечатаю, как было».