Гордей и Санко едут, некоторое время, молча, напряженно прислушиваясь. По обе стороны от дороги из глубины леса доносятся отдаленный топот копыт и треск ломаемых веток.

– Солнце закатится часа через два (говорит Санко). До засеки, почитай, верст пятнадцать осталось. Степные лошадки борзее наших будут. Однако, мы-то на дороге! Прибавим шагу – уйдем из куля.

– Нешто мы зайцы – от врага бегать (отвечает Гордей после небольшого раздумья)? Задержали мы поганых на один день, а надобно, на два! Пускай себе окружают! Заночуем в лесу. Когда сюда ехали, ручей я приглядел. Версты две до него осталось. Там отдохнем. Напоим коней ключевой водицей. Ночью коноеды татарские к нам не сунутся! А поутру – бой дадим! Бог даст – прорвем их куль, да и уйдем с честью, не как зайцы!

***

Розовый шар утреннего солнца проглядывает сквозь ветки. Ветрено. Леса шумят. Гул, похожий на шум моря, проходит по вершинам деревьев, рождает тревогу. На поляне, возле родника Гордей обводит взглядом четырех сотников, делается серьезным и говорит:

Будь я на месте наших ворогов – я бы на севере, там, где засека наша велик заслон поставил, дабы нам к своим не прорваться, либо с засеки подмогу отбить! Мыслю, что тысячу воев поганые там и оставят с главным ханом. Должно быть, и второй хан там будет…, потому, как третьему хану Тагаю поручат свою промашку исправлять. Он вчера от нас бегал. Нукеры его мыслить станут, мол, что сие за воевода Тагай, коли он с тысячей четыре сотни не перемог?! Теперь ему потребно будет со всею силою, а сие без малого три тысячи воев, нас в куле раздавить!

– А, что дозорные наши?

– Дозорные вестят, что кольцо сжимается, воевода! С юга и севера идут татары. Через полчаса они тут будут, – отвечает тревожно Заварза.

– С запада и того быстрее – через четверть часа. На востоке чаща непролазная – на коне не проехать. Посему оттуда ворога ждать через час-полтора, не раньше, – говорит спокойно Санко.

– Вот, что, други мои, ждать и сидеть тут в куле, покуда нас супостаты изничтожать станут – не след нам! Посему послушайте ноне провожатого нашего (Гордей, улыбаясь, легонько подталкивает вперед конопатого парнишку). Сказывай, парнек, но сказывай борзехонько, что давеча мне баял!

Чудин приседает на корточки и деловито чертит щепкой по сизому пеплу от прогоревшего костра, высунув от усердия язык. Он проводит линию:

– Сие дорога. Тут засека ваша (короткая линия поперек первой длинной). Мы тут ноне (чертит крест гораздо южнее засеки). Вот. А нам сюда надобно. Вдоль ручья до болота через дебри густые путь нам (еще одна линия уходит от креста далеко в сторону от засеки). Чрез болото тропка имеется (чертит широкую дугу, заканчивающуюся у линии засеки). Коли так пойдем неспешно, через препоны вражьи с боем – к вечеру, стало быть, на месте будем. На засеке, значит, – он поднимает голову от земли, глядит на всех ясными глазами.

– Ловко! – говорит Заварза, глядя на чертеж.

– Толково! – вторит ему Санко.

– Эге-гей, зычно, чтобы перекричать шум ветра, командует Гордей, забираясь на пень)! Всем меня слушать! Идите сюда! – гридни уже в доспехах, собравшиеся двумя кучами справа и слева от совещающихся командиров, подходят, становятся в тесный круг близ воеводы. Он, оглядев всех и дождавшись тишины, начинает говорить: «Сынки, враги с четырех сторон – будем прорываться (энергичный жест кулаком)! Поганых больше, однако, мы на своей земле! Так будем же ей, матушке, заступой! Все в нее поляжем, а степнякам не дадим срока! За время оно, что мы за собой татарина таскать станем – браты наши препону укрепят, сиречь засеку (указывает рукой на север)! За время оно и князь муромский поспеет с войском главным! На нас с вами ноне вся надежда города Мурома и всей земли русской. Держитесь, сынки, держитесь, други! Не гоже нам ноне о своем животе печься, а должно печься нам об отчине (он опять обводит всех взглядом)!