Народ, сопровождавший карету, величал его «спасителем России»: «Отец наш! Останови лютого ворога, низложи змия!» Государь выделил Михаилу Илларионовичу «подъемные деньги» на сумму в 10 тыс. рублей, дорожную карету и коляску. «Спаситель России» покинул Санкт-Петербург, чтобы уже никогда в него не возвратиться. Направляясь в войска, он приказывает генералу Милорадовичу, ответственному за резервы, «относиться мне в Смоленск, куда я сейчас отправляюсь»…

Для Наполеона смена хоть и обрусевшего, но все же иностранца Барклая-де-Толли на Кутузова была сигналом, что русские решились наконец на генеральное сражение. Эта новость, которую он получил от пленного казака, доставила ему нескрываемое удовлетворение: «Кутузов не мог приехать для того, чтобы продолжать отступление!» – оживленно говорил он, радостно потирая руки, своей свите. «Кутузов даст генеральное сражение, чтобы успокоить дворянство, и через две недели император Александр окажется без столицы и без армии!» – говорил самодовольно французский император, так далеко зашедший вглубь России. «Мне нужна грандиозная победа, битва перед Москвой – добавлял он – взятие мною Москвы должно потрясти мир!»

Казалось, его ставка на победу в генеральном сражении вот-вот оправдается…

…Между прочим, Бонапарт в генеральном сражении рассчитывал разгромить русских какой угодно ценой, чтобы не гоняться за ними, если им взбредет в голову, оставить Москву без боя и уйти куда-нибудь – в сторону Владимира, Рязани или еще глубже в необъятные просторы российской империи. Только разгром главных сил русских позволял бы ему диктовать Александру свои условия мира. Москва без уничтожения русской армии ему была не нужна. Тем более, что обстановка в его армии становилась все более и более тревожной: министр-интендант Дарю все чаще и чаще докладывал, что даже во французских частях среди солдат идут разговоры, суть которых сводится к одному – «Зачем защищать границы Франции… под Москвой!?» А что такое непопулярная война, Наполеон, как политик, а не только как полководец, должен был понимать…

…А среди русских солдат уже радостно зашелестело:

Облегченно вздохнули младшие офицеры. Все ожидали, что врага остановят и не допустят к Москве, до которой было уже рукой подать.

…Между прочим, среди генералитета русской армии не было единства по поводу кутузовского назначения. Все очень просто! Как говаривал, нечаянно пригретый славой победителя самого Бонапарта сэр Артур Уэлсли, более известный широкой публике как герцог Веллингтон: «На вершине военного олимпа нет места для двоих!». А в российском командовании по меткому выражению спецкомиссара Великобритании в России полковника Р. Т. Вильсона «Борьба за начальство есть неискоренимая причина раздора». В русской армии было много полных генералов, которые в большой степени были соперниками Кутузова, а по лаконичному изречению известного ёры А. П. Ермолова – «совместниками». Как пишет биограф Кутузова Л. Л. Ивченко «каждый из них имел вескую причину и «значущий» шанс самому возглавить соединенные армии. Нельзя забывать, что за спиной у каждого военачальника были свои приверженцы при дворе, следовательно, назначение Кутузова происходило в обстановке гораздо более сложной и вместе с тем более определенной, нежели подчинение абстрактному велению «народного гласа.» Немало видных боевых генералов (Багратион, Дохтуров, Милорадович, Раевский и др.) весьма скептически оценивали это назначение, а некоторые и вовсе откровенно недолюбливали его. Так горячий и воинственный Багратион посчитал себя обойденным и высказался по поводу его назначения главнокомандующим крайне негативно. Петр Иванович еще в сент. 1811 писал военному министру, что тот (Кутузов) «имеет особенный талант драться неудачно». Вскоре после назначения последнего главнокомандующим самолюбивый сын гор и вовсе расставил все точки над «i» в своем письме московскому генерал-губернатору Федору Васильевичу Ростопчину: «…Хорош сей гусь, который назван и князем, и вождем! … Я, с одной стороны, обижен и огорчен. …С другой стороны, я рад: с плеч долой ответственность; теперь пойдут у вождя нашего сплетни бабьи и интриги. Я думаю, что и к миру он весьма близкий человек, для того его и послали сюда». Даже весьма благожелательно настроенный к Багратиону Ростопчин – человек неуравновешенный