…Бродячий Поэт искал лабиринты. И, кажется, нашел один или просто предсказал место. Но ведь археологи раскопали и нашли. Самому ему просто невмочь. Город-лабиринт похоронен под слоем земли 8-10 метров. Дорога для Бродячего Поэта – лекарство. Говорили ему скитальцы о какой-то миссии Бродячего Поэта. Будто он хотел принести людям некое Новое Знание. Слышал, что открыл он какой-то неизвестный способ существования человека – огнекрылое инобытие – и верил в огнекрылую природу души человеческой, как единственно возможную.
Мне кажется, я бы понял Бродячего Поэта, и он бы понял меня».
Когда началась война, Скулд потерял всякую надежду на воплощение своей безумной, немного наивной мечты.
О многом мечтал за свою жизнь Скулд. И каждой новой своей мечте, спонтанно возникшей, отдавался со всей своей страстью, всеми фибрами своей души, всем теплом своего сердца.
Кто-то из беженцев, в самом начале войны, в разговоре «под стопочку», сказал, что видел Бродячего Поэта умершим, полураздетым и исхудалым, под забором разрушенного дома старого города. Но Скулд все же продолжал верить – тусклый, еле заметный уголочек надежды продолжал тлеть в его сердце. Из уст одного пилигрима, якобы встретившегося с Бродячим Поэтом, слышал он такую историю:
«Я его спросил, Поэта-то, как он относится к этому мятежу, восстанию? А встретились мы на второй или третий день после событий. Поэт долго молчал, глядя куда-то в небо или в землю, а потом тихо так ответил: “Любая идея для ее воплощения потребует рано или поздно жертв. Надо хорошо подумать, что принести в жертву. Если вовремя не подумать, то в жертву будет принесена жизнь хороших людей, а потом в жертву будет принесена и сама идея”. Не понял я тогда этих слов. А ведь оно так и вышло: война – кровь, смерть. И теперь уже и не знает никто, зачем и за что была пролита эта кровь…»
Глава II
Бродячий Поэт
Скулд докурил папиросу и склонился над стеклом керосиновой лампы с намерением потушить ее, как вдруг в дверь тихо, несмело кто-то постучал…
Старик бросился стремглав к двери.
Скулд не поверил своим глазам! На пороге его дома стоял сам Бродячий Поэт – легендарный и самый Непонятный и Великий из всех, кто за эти годы побывал у Скулда и из тех, кто бродил по дорогам бесприютной земли.
– Боже мой, боже мой! Радость-то какая! Радость-то какая!.. – А у самого по щекам текли крупные горькие слезы. – Радость-то какая!
Видимо, жалкий вид странника так разжалобил смотрителя, что он просто бессилен был найти утешение своей плачущей и сострадающей душе.
Очень многие люди (если не все) знали о Бродячем Поэте, но очень и очень немногие встречались с ним. Кто-то всерьез считал, что это и есть сам легендарный исследователь и открыватель лабиринтов – сгинувший некогда или убитый властями Дантелиим Эзид.
От побывавших в его сторожке бродяг и странников Скулд знал, что Бродячий Поэт одет в длинный суконный балахон ниже колен, на голове его легендарный шутовской колпак, а в руках обязательный атрибут – длинный посох с резной фигуркой птицы на самом верху.
Всё так и оказалось.
…Бродячий Поэт был изможден и, казалось, еле-еле держался на ногах. Скулд старался просто не смотреть на знаменитого гостя.
Едва войдя в дом, Бродячий Поэт отвесил неглубокий поклон. Вслед за Странником в дом вошла его верная спутница – молодая девушка со скрипичным футляром в руке, очень и очень миловидная. Видно было, что путники-пилигримы утомлены, немного растеряны и даже в какой-то степени подавлены. Они были на грани отчаяния.
Бродячего Поэта Скулд, потерявший дар речи, тут же взял под руку и сопроводил до топчана с разостланной постелью, где сам спал. Он помог снять с плеч Поэта заплечную котомку.