Куда не кинь взгляд – везде одно и тоже. Можно придумать тысячи и тысячи названий для небесных тел, написать на деревянных указателях и прибить к каждой планете на ржавые гвозди, а после летать и читать их задом наперед. Макс вглядывается вдаль, где между планетами, так похожими на куски торта, медленно движутся шоколадные батончики космических кораблей в серебристой обертке. Далеко-далеко внизу, если как следует, присмотреться, можно увидеть сморщенный огрызок яблока, подвешенный за хвостик в совершенной пустоте. Яблоко гниет, его точат черви, по левому боку бежит пятно волокнистой плесени. Это – Земля. Та самая Земля, которую сокрушил «Разлом», и куда больше никто не вернется. Заброшенный модуль на огромном корабле, под названием «Космос». Корабль внутри корабля, вселенная внутри вселенной, жизнь, внутри жизни.

Макс хотел бы добраться до этого места, посмотреть на разрушенную колыбель всего человечества, но сливочная темнота вокруг такая плотная, что плыть в ней становится все сложнее. Он выдохся уже через четверть часа, а не приблизился и на сотню метров, только промок до нитки – лужи карамели под ногами разлетались мелкими брызгами, а одна из канав, у самой обочины, заполненная томатным супом, окатила его с головой.

В космосе становится прохладно, словно кто-то приоткрыл форточку. Черный ветер гонит звездную пыль. Мрак наплывает откуда-то из-за спины, концентрируется, виснет тяжелыми каплями тревоги. Что-то происходит вокруг, и Макс чувствует это. Что-то приближается издалека. И что это такое, лучше не знать.

Несколько минут Макс просто плыл в совершенной пустоте, наблюдая, как далеко-далеко, за границами всех возможных миров и переплетающихся вселенных возникают и пропадают галактики, искрятся новые звезды, раскрываются пасти черных дыр, вспыхивают фейерверки метеоритов и аэролитов, а потом увидел приглушенный мягкий свет.

Крохотная, едва заметная точка билась вместе с его пульсом, то появляясь, то исчезая, то обретая яркость, то бледнея, точно кто-то, совершенно случайно, проколол острым лезвием натянутую шелковую ткань. Интересно, у кого нашлась такая острая, и такая длинная игла? И кому захотелось заглянуть в мир с той, далекой стороны?

Можно, конечно, подплыть поближе и посмотреть на этот огонек. Ничего плохого не произойдет. Опасность должна скрываться в темноте, но уж точно не на свету. Свет помогает, свет дарит чувство уюта, спокойствия и безопасности. Светом залиты все верхние палубы «Легата». А вот космос вокруг внезапно стал другим – теперь это что-то могучее, мрачное и опасное. А вместе с тем – нестерпимо холодное. Хорошо бы развести костер, и согреться. Макс не хочет находиться здесь, но лететь некуда.

Приглядываясь белому свету, Макс сделал несколько сильных гребков, миновал несколько созвездий из блестящих конфетти, разминулся с бенгальским огнем летящей в лицо кометы, ловко обошел гудящую, как фонарик с динамо моторчиком, звезду, двигаясь навстречу нарастающему пламени. Изначально, свет был совсем слабым, а теперь разгорелся и обрел силу. Какой странный огонек. Сперва он показался ему ослепительно белым, а теперь его ореол переходил в мутно-зеленый, почти болотный. Лучи грязного света расходились во все стороны, напоминая раздавленного паука, оставшегося на полу в общем зале.

Что-то с этим светом было не так. Огонь болен, потому что ни одна стихия не может иметь такого отвратительного оттенка. Еще пара неуверенных гребков, и пламя оказалось совсем рядом. Теперь не зеленоватое, а безукоризненно изумрудное, переливающееся. Оно течет снаружи космоса, плещется о край, затекает внутрь. Макс знает, что это за огонек, помнит, что это за цвет. Откуда-то издалека он слышит приглушенный женский крик – такой знакомый, и вместе с тем, невероятно чужой. Это голос мамы. Она кричала ему, когда зеленый свет, этот ненавистный зеленый свет настиг, охватил и поглотил ее.