– «Девушка»!
И включал «Girl» The Beatles.
Мы должны были танцевать, а он давал счёт:
Медленно… медленно… быстро-быстро-медленно…
Медленно… медленно… быстро-быстро-медленно…
Или:
Раз… раз… раз-два-три…
Раз… раз… раз-два-три…
Неволя, старость и мел – таковы были мои первые ассоциации к слову «танец».
От нас хотели литературу. Я не очень любил её уроки, как и многие дети, кого с ранних лет пичкали классикой. Но читать начал ещё до школы и много. В школьной библиотеке первой я взял книгу «Я умею прыгать через лужи» Алана Маршалла – про мальчика, которому из-за травмы пришлось осваиваться на костылях.
Больше всего мне нравились уроки музыки. За фортепиано восседала стройная молодая женщина с тёмными волнистыми волосами, пухлыми алыми губами, в тонких чёрных одеждах, золотых серьгах, цепях и кольцах – Наталья. Я жуть как хотел Наталью. Все мальчишки, у кого уже стоял член, хотели Наталью. А у кого не стоял – едва понимали, что с нами происходит, когда мы исполняем песни группы «Любэ». Однажды я увидел Наталью вне школы, она шла в футболке с Дэвидом Боуи. Этого было достаточно, чтобы он стал моим любимым исполнителем, хотя его музыку я распробовал много позже.
К средней школе соученики, ранее похожие между собой, начали отличаться друг от друга: проявились глупые, хитрые, наглые, скромные, трусливые, дерзкие. Каков был я сам, мне не было понятно, да и другим, как оказалось, тоже, поэтому ко мне на всякий случай относились с презрением. Один мальчишка из младших классов как-то ляпнул моим одноклассникам: «Ну этот ваш, как его там… я хуй знает… благородный такой!..» Когда стало ясно, что речь обо мне, все начали смеяться. Слово «благородный» дети находили в своём роде оскорбительным.
В старшей школе были дискотеки. Мы приходили в актовый зал, превентивно накачавшись пивом из пластиковых бутылок – за гаражами, на морозе, закусывая сухариками «Паутинки» с хреном в томате. Диджей подключал к микшеру два CD-плеера и ставил музыку то с одного, то с другого. Остальные толпились вокруг диджея, наперебой выкрикивая имена песен, которые хотели, чтобы он поставил. Танцевал мало кто: три-пять чудаков и иногда хореограф.
В школе мне понравилось не вполне. Тенденция обрисовывалась.
Наше поколение росло настолько уверенным в завтрашнем дне, что не имело привычки к нему готовиться. Может, потому я и не задержался надолго в пединституте. В первый же день я очутился в команде КВН (организация запрещена на территории страны России), где мне поставили задачу написать сценку ко Дню студента. Я написал, мы показали её в студклубе. На следующий день всю команду отчислили без объяснения причин. Отчисленные юноши, в том числе я, должны были готовиться убивать врагов страны России. Зато также отчисленная блондинка Ангелина с отчаяния лишила меня девственности и сказала, что будет меня ждать из армии. От такого не отказываются.
Военная часть близ реки Джида, южнее Байкала. Нас привезли в казарму мглистой зимней ночью и сразу уложили спать. Утром повели в столовую. Въедливый сухой морозец, в синих небесах бледный жёлтый карлик. Мы пересекаем широкий бетонный плац, окружённый бараками из поеденного забайкальскими термитами бурого кирпича. Из-за забора с колючей проволокой тоскливо глядят кряжистые сосны и дальние сопки в белых шапках. Где-то за ними мёрзнет река Джида, а там и до Монголии рукой подать.
Мы прибыли за неделю до Нового года, и сержанты нас особо не трогали – просто каждый день рассаживали на табуретках в центральном проходе казармы и давали смотреть телевизор, где шла программа сатирика Ведросяна «Смехдержава» или что-нибудь в таком духе. Трижды в день водили в столовую. На один из первых ужинов нам дали жидкое картофельное пюре, жареную рыбу, хлеб, чай и галеты – пачку каждому. Мне вспомнился давно слышанный рассказ одного парня, вернувшегося с военных сборов: