– Миче, это я!

– Петрик, я попал в беду!

– Я знаю, знаю!

– Они и у тебя были?

– Разумеется, были. Идём ко мне.

– Да, Петрик, идём.

– Сказали, если я хочу, чтобы с тобой и с твоими ничего не случилось, я должен что-нибудь предпринять. Им нужен этот старый чёрт!

– Пойдём, спросим у Коркиных крошек, собираются ли они мстить. Это реально: не отправься я за амулетом – Кохи был бы здоров.

– Опомнись, Миче. Кохи был бы в тюрьме, как самый главный заговорщик. Он же собирался взять вину на себя. Миче, дети Корков мстить не будут.

– Но…

– Хочешь – побежим спросим. Хочешь?

– Да.

И, сменив курс, мы галопом помчались к госпиталю.

– Петрик, – сказал я у ворот, в которые не стоило и соваться по причине ночи, – можно, конечно, перелезть через ограду, но ты уж как-нибудь сам. Не могу я видеть Кохи таким.

– Миче, – призвал Чудила, – не чуди.

И мы полезли через ограду со стороны кустов и речки Дики. По – моему, до нас тут кто-то лазил. Понаставили досок, чтобы легче было карабкаться, помяли кусты, протоптали тропинку… Чудила быстро и уверенно привёл меня к этому лазу. А потом, также здорово, нашёл нужный корпус.

Ах да! Я вспомнил: Мадина! Чудила лазает к ней. Но я ничего не сказал, даже когда прокричав из-за скамейки ночной птицей, Петрик спрятался и стал ждать, затаив дыхание.

Из двери выскочила тонкая фигурка, закутанная в шаль. У Чудилы по лицу разлилось блаженство и глупая, счастливая улыбка. Он поднялся из-за скамьи, я тоже… И Мадина сналёту, мимо Петрика, бросилась мне на шею и даже расцеловала, хоть я и уворачивался. Я сразу понял: она мстить точно не будет.

– О, Миче! – тихонько, с радостным подвыванием, голосила Мадина. – О, спасибо, спасибо!

– Да тебе-то что я сделал? – в отчаянии пропищал я, пытаясь удержать её на расстоянии: меня очень огорчил разочарованный вид Чудилы.

– За выхухоль! Спасибо! – не могла остановиться Мадина. – Ты оставил нам выхухоль…

– Чикикуку, – поправил я.

– Да, Чикикуку! Она спасла Кохи!

– В смысле? Совсем спасла?

– Совсем-совсем, – Мадина пыталась рыдать и смеяться одновременно. Теперь она повисла на Петрике, чему он был очень рад. Правда, повисела она на нём недолго, вспомнила о тайне, окружающей их любовь. Девушка говорила:

– Кохи совсем чуть не умер. И вдруг просто ни с того ни с сего пошёл на поправку. Все доктора удивлялись, все приходили смотреть. Чикикука всё вокруг увивалась – и Кохи стал выздоравливать! Честное слово! Очень быстро! Никто такого не ждал и не думал. О, Миче! Будь счастлив, Миче, да благословит Эя твою семью!

– Это понадобится, – пробормотал я. – Только я тут ни при чём. Это всё Чикикука.

Петрик и Мадина бросали друг на друга такие взгляды, что я сказал:

– Ну, я пойду, подожду там. Догоняй.

Я ждал не очень долго, но меня всего трясло от переживаний. Наконец явился мой дорогой дружок.

– Ты понял? – проговорил он. – О мести даже речи не идёт. Все они готовы на тебя молиться. А Кохи сейчас тем более не до ерунды.

Мы побрели по улицам вверх. Уже была полночь, наверное.

– Миче, – начал Петрик, неправильно истолковавший моё молчание, – ты ведёшь себя так, как будто знал… знаешь… ну…

– Что ты целуешься с Мадинкой? – усмехнулся я. – Да, знал.

– Ох, Миче! – и он ухватил меня за локоть, остановив и развернув к себе. – Ты, наверное, обижен? Я не рассказывал тебе. Я не говорил раньше никому, но как я мог? Пожалуйста, не обижайся. Теперь, наверное, можно рассказать. Да? Можно?

– Можно, можно, – подбодрил я.

Мой родной дружок был несчастен, моё сердце плакало от жалости к нему. Он действительно молчал много лет, я был первым, кому он рассказал о своей любви. Его словно прорвало. Он говорил горячо, он так сильно сжал мою руку, что остались синяки.