– Куда ты направился? – спросил он, завершая разговор о своей любви.

– К тебе.

– Да нет же. Мы идём во дворец.

– Как это идём? – испугался я. – Как это, во дворец?

– Тебя же приглашали, – хитро прищурился Петрик. – Молчи и топай за мной.

И вотвопрос: правильно ли мы поступаем, собираясь просить помощи у короля? Но я согласился, ведь стоит раз проявить слабость – и Корки сядут мне на шею.

Я шёл вверх по притихшей, залитой светом Навины, Някке, полной журчанья и шелеста, свежести и запаха ночных цветов, и пения цикад, и думал о Корках, старых и молодых, о своих проблемах и о Чудилкиной любви. И вдруг мне стало ясно, что под обманутыми им «дорогими людьми» Петрик разумеет не родителей вовсе. Я сам поставил ему на вид, что он просто молчит, но не лжёт. Он сейчас дал мне понять, что обманывает МЕНЯ, и дело вовсе не в его отношениях с Мадинкой. И попросил запомнить, что не по своей воле. И так его это гнетёт, что он уверен в немилости Эи, в том, что она откажет ему в счастье за это. Странно.

– Петрик, – позвал я. – Если ты обманываешь в чём-то меня, не переживай. Я не стану обижаться. Значит, так нужно, я прав? Эя и Радо не оставят тебя. Я запомнил, что это не по твоей воле.

Мой друг приостановился на миг. И склонил голову, соглашаясь, что я всё правильно услышал и понял. И мы пошли дальше.

А цикады так пели среди ночи, что я сказал им мысленно:

«Всё-таки непременно должно быть всё хорошо. И у Петрика тоже, раз в мире такая красота!»

– Обязательно, – обернувшись ко мне, уверенно произнёс Петрик.

Эх, надо отвыкать от привычки высказываться вслух, когда задумаюсь.

*

– Петрик Тихо, – назвался мой друг, ещё только подходя к воротам дворца – и нас пропустили без звука. Теперь я не так робел, как в прошлый раз. Разглядывал красивую резьбу и ковку, картины и гобелены. Вот смотрите, предки нашего монарха были весёлыми людьми. Они улыбались от души, и я улыбнулся тоже. Я догнал Чудилу на площадке темноватой ночью лестницы.

– Слушай, Петрик, это что за сюжет?

– Где?

– Вот, на этой тряпочке.

Он засмеялся:

– Это очень, очень старый гобелен. Доисторических времён. Поэтому он в витрине за стеклом. Еон, предок нашего короля, тот, что первый из Охти правил Няккой, встречает свою будущую супругу. Она ожидала конца битвы в крепости неподалёку. Не уехала, спасаясь от врагов, а приехала к жениху в трудный час. Красивая женщина, да? Лапочка.

При свете Навины, глядящей в окно, мы рассматривали экспонат. Лицо будущей королевы было здорово подпорчено временем и даже чем-то фиолетовым, на голове – диадема и странная нашлёпка, наверное, вуаль, кисти рук походили на разводы или кляксы – поди тут пойми, хороша женщина или чуть красивей каракатицы. Королевский же предок почти не пострадал. Эти особенные брови вразлёт, тонкие черты лица… Но кисти его рук, особенно левая, были испорчены ещё хуже, чем у его невесты.

– Это дети порезвились, какие-то доисторические королевичи. Раскрасили чернилами руки. Чего ты замер, Миче?

– Подожди. Ведь гобелен – это ткачество. Это не рисунок. А это вот – просто чернила. Может, можно отстирать? С мылом?

– Нет. Испортится. Древние вещи нельзя стирать в корыте. А потом, зачем?

– Смотри. Король стоит в такой позе…

– Что удивительного? – не понимал Петрик. – Он хочет обнять свою королеву.

– А ты ведь помнишь, – не отцеплялся я, – в анчутских пещерах рельефы…

– В таком желтоватом зале с дырками для солнца? Да, я видел рельефы.

– А видел Очень Злого Шамана?

– Анчутка, там на каждом рельефе по десять шаманов. Откуда мне знать, который злее. А что?

– Сам не знаю, – понурился я. – Очень Злой Шаман стоит также и ещё… Сам не знаю.